Виль Липатов - Операция «Икс два нуля»

— Виноват! — сказал Александр Матвеевич, слезая с подоконника. — Больше не буду!

— То-то! Смотри у меня!

Мне стало очень смешно. Я думал, что Александра Матвеевича ругать некому, а его очень даже есть кому ругать. И я подумал, что если в доме живет женщина, то уже, значит, никак не посидишь на подоконнике.

— А теперь будем пить чай! — объявила Ольга Алексеевна. Она живо накрыла стол скатертью, поставила конфеты, варенье и налила нам по чашке чаю: Александру Матвеевичу черный, как деготь, а нам коричневый, как мед. Александр Матвеевич взял свою чашку и поднял ее.

— Ну, битая команда! — сказал он. — Чокнемся за успех компании! Пусть Ленька Пискунов узнает крепкую большевистскую руку! Ура!

— Ура! — закричали мы.

Операция по борьбе с Ленькой Пискуновым нами была названа «Икс два нуля». Мы купили толстую тетрадь в клеенчатом переплете, написали на обложке название операции, а в середочку записали Илюшкину версию преступления Леньки Пискунова. После этого мы твердо решили провести следственный эксперимент. О нем мы прочитали в книге, которую Илюшка Матафонов откуда-то притащил. Следственный эксперимент мы назначили в ночь с пятницы на субботу и стали усиленно готовиться к нему.

Чтобы понять, для чего мы проводили следственный эксперимент и почему ночью, надо знать о том, что операция «Икс два нуля» опиралась на шаткие, слабо проверенные факты. Такое выражение было в той книге, что где-то раздобыл Илюшка Матафонов. Там прямо говорилось, что следственный эксперимент проводится тогда, когда имеются шаткие, слабо проверенные факты.

Нам было известно, что в ночь, когда произошло преступление, дядя Серега из второго подъезда, возвращаясь из привокзального ресторана в три тридцать ночи, увидел, как от ларька бросились три мужских силуэта. Пока дядя Серега шел до своего второго подъезда, три мужских силуэта скрылись в заборе.

Утром, когда к обворованному ларьку пришел участковый уполномоченный, то дядя Серега опять уже был пьяный, и участковый уполномоченный сказал, чтобы дядя Серега шел себе домой, а то он, участковый уполномоченный, живо состряпает ему пятнадцать суток. «Оглянуться не успеешь» — сказал ему участковый, и дядя Серега живо убрался в свой второй подъезд. Нам же дядя Серега сказал, что участковый уполномоченный дурак.

— Я-то видел, как они скрылись в заборе! — захихикал дядя Серега. — Ладно, пусть уполномоченный схватит выговорок! Без меня он ни черта не поймает!

— Как же они могли скрыться в заборе? — спросил его Илюшка. — Они, наверное, перепрыгнули через забор…

— Нет, скрылись в заборе! — опять захихикал дядя Серега. — Нет ли у вас, ребята, пятнадцати копеек, а то мне на четушку не хватает…

— Нету! — сказали мы. Нам было очень жалко дядю Серегу. Он так пил, что от него ушла жена, красивая такая женщина. А может быть, наоборот — он потому и пил, что от него ушла жена.

Теперь нам надо было проверить, врал дядя Серега или не врал. Илюшка Матафонов уже измерил расстояние от ларька до забора, нашел в заборе доску, которая отодвигалась в сторону. Нам оставалось только проверить, мог ли испуганный дядя Серега добраться до своего подъезда, пока три мужских силуэта бежали до забора.

Следственный эксперимент надо было проводить ночью потому, что днем бы весь двор сбежался смотреть, как мы проводим его, и от тайны остались бы рожки да ножки.

В ночь с пятницы на субботу я встал со своей кровати в два часа, не дыша надел штаны и рубашку, на цыпочках пробрался в коридор и стал открывать замок. Шарниры я еще днем смазал маминым кремом от загара, и потому дверь даже не пискнула, когда я ее открыл. Теперь надо было сделать так, чтобы замок не щелкнул, и я, по совету Валерки-Арифметика, вставил в замок ключ, повернул его до отказа влево, потом бесшумно прикрыл дверь и медленно опустил ключ. «Молодец Арифметик! — подумал я. — Здорово разбирается в технике».

Теперь я уже ничего не боялся и вприпрыжку бросился бежать по лестнице, но сразу так и присел на ступеньки. Лестница была такой гулкой и звонкой, что весь дом загрохотал от моих шагов, и я понял, что лестница днем одна, а ночью другая. Ночью по лестнице нельзя бегать, а надо идти на цыпочках. Потому я дальше пошел на цыпочках.

Илюшка и Валерка уже сидели на бревнах, а Генки еще не было. Я присел на бревна и оглянулся. Здоровенная, как в кино, ярко горела луна над крышей нашего дома. Она была словно расплавленная, и смотреть на нее долго было нельзя, как на солнце. «Интересно! — подумал я. — Я ведь еще ни разу не был на дворе в два часа ночи!»

— Где этот Генка? — шепнул Илюшка. — Вот уж человек…

Генка Вдовин пришел минут через пять. Он был в тапочках, в трусах и… все. Больше на Генке Вдовине ничего не было, и когда он подошел к нам, то шепотом сказал:

— Батька взял да и улегся на кушетку. А я не знал, что он на кушетку ляжет, и всю одежду бросил рядом.

— Вот беда! — тоже прошептал Арифметик.

Было просто интересно, почему мы все шептались, хотя можно было не шептаться. Наверное, потому, что была ночь, висела здоровенная, как в кино, луна и весь город спал в тишине. Только на вокзале попискивали паровозы да пыхтел своими трубами хлебозавод. А может быть, мы шептались потому, что каждый немножко побаивался. А вдруг проснутся родители, а вдруг придет во двор участковый уполномоченный, а вдруг появятся настоящие грабители, а вдруг… Мало ли чего могло случиться.

— Давайте начинать следственный эксперимент! — опять шепнул Арифметик. — Чего мы тянем?

— Да, надо начинать следственный эксперимент! — вдруг громко сказал Илюшка. — Прошу занять заранее распределенные места!

— Ишь ты, какой важный! — заворчал Генка Вдовин. — Ишь, как он командует…

Генка был прав: Илюшка на самом деле был очень важный. Но и Генка Вдовин зря ворчал — раз выбрали Илюшку командиром, значит надо подчиняться. Без дисциплины в любом деле нельзя, а при следственном эксперименте — особенно. Потому я сказал:

— Ты бы замолчал, Генка! Ходи себе в своих трусах и молчи!

— Справедливо! — сказал Арифметик. — Давайте начинать следственный эксперимент!

— Посмотрите, правильно ли я представляю дядю Серегу! — попросил Илюшка Матафонов. — Обратите самое серьезное внимание на скорость… Не слишком ли быстро я приближаюсь к объекту, то есть ко второму подъезду.

Илюшка встал с бревна, сделал пьяное лицо, расставил ноги и стал шататься из стороны в сторону. При свете здоровенной луны хорошо было видно, какие у него пьяные глаза и как он боится упасть на землю — точь-в-точь, как дядя Серега.

— Эх, жизнь копейка! — сказал Илюшка голосом дяди Сереги. — Эх, пропади все пропадом!