Джулия Ли - Нэнси Паркер и мертвец в библиотеке

Ему казалось, он стоял молча, не шелохнувшись, но две головы перед ним обернулись и уставились на него. Бинс поднесла палец к губам. Послышался ещё какой-то звук, за стенкой тесного прохода, где они притаились. И снова повторился.

Квентин нагнулся как можно ближе к Бинс и шепнул ей на ухо:

– Кто-то кашляет?

Бинс кивнула и шепнула ему:

– Кажется, в библиотеке. Это единственная комната на первом этаже в этом крыле.

Так странно таиться на тёмных ступеньках, когда твои коленки почти касаются спины девочки, которую ты едва знаешь, а впереди мальчик, которого ты тоже едва знаешь, приложил ухо к стене, затянутой паутиной, и прислушивается. А снаружи, совсем рядом, кашляет незнакомый человек.

Квентин переступил с ноги на ногу. Одна нога затекла. Бинс пнула его локтем, чтоб не шевелился.

И тут послышались голоса. Низкие голоса. Явно мужские. Невозможно было разобрать слова, но голоса напоминали хриплые инструменты, которые играли дуэтом. И мелодия получалась не самая радостная.

«Что, если придётся прятаться вот так в течение многих часов, дней, – подумал Квентин, – пока королевский инквизитор, или люди шерифа, или вражеские войска подстерегают с другой стороны стены?»

Квентин разом вспотел, ему стало дурно. Ноги горели в толстых носках, свитер грозил придушить его, воздух вокруг сделался тягучим, зловонным. Неужели они израсходовали весь кислород? Сколько им ещё осталось? Шахтёры берут с собой канареек под землю. Если птица умирает, это сигнал уходить – причём быстро. Нужно было взять с собой канарейку! Волосы на затылке снова встали дыбом, голова жутко чесалась. Будто тысячи пауков ползали по ней. Может, так оно и есть. Пора выбираться отсюда.

Он толкнул Бинс в плечо.

– Не могу дышать, – прохрипел он, задыхаясь.

Она скорчила недовольную физиономию.

– Спёртый воздух. Опасно, – прохрипел он.

Бинс нахмурилась и покачала головой, будто он несёт ерунду.

Он стал ползком подниматься по ступеням, потихоньку. Фонарь трясся в руке, и свет зигзагами заплясал по мрачной паутине и по стенам, грозящим раздавить его. Его сердце стучало так громко, что могло выдать их всех. Словно огромный барабан. Вдруг ступени кончились. Он уже не видел Бинс и Скотти, только тусклый свет фонаря, который Скотти держал, прикрывая стекло рукой.

Квентин поднялся на ноги, хотя они нещадно тряслись, с трудом протиснулся за угол и стал пробираться обратно к проёму. Он высунул голову, совершенно не заботясь о том, что в комнате может оказаться горничная. Там никого не было.

Шатаясь, он добрёл до окна и распахнул занавески. Щеколда не поддавалась, и даже когда ему удалось сдвинуть её, он почувствовал, будто что-то мешает открыть окно. Но он всё же открыл его, и ледяной воздух заполнил комнату. Квентин услышал, как что-то шлёпнулось вниз. Он высунулся наружу. Снег, скопившийся на окне, теперь лежал далеко внизу. Он испортил безупречное белое покрывало, окутавшее внутренний двор.

Квентин сделал несколько глубоких вдохов – морозная свежесть! Его товарищи-исследователи всё ещё в туннеле, дышат вонючим воздухом. Так им и надо. Бинс не послушалась его предостережений. Квентину не хотелось думать, что они крепче и выносливее, чем он. Особенно эта малявка Бинс, девчонка. Они всё ещё в тесноте и темноте, с полчищами пауков. И точильщиками, наверняка! Его снова передёрнуло. Он знал, как это называется: клаустрофобия. У его мамы было такое. Вот почему она не пользовалась лифтами в больших отелях и универмагах. Им всегда приходилось топать по лестнице. Квентин считал это очередной причудой, но теперь он точно знал, что она чувствует.

Он замёрз. Снежные хлопья уселись на его щёки и ресницы. Он втянул голову обратно и собирался захлопнуть окно, как вдруг заметил какое-то движение. Тень скользнула через двор – прямо под ним. И исчезла в белом вихре так быстро, что он даже засомневался, не привиделось ли ему это.

Когда я споткнулась обо что-то в библиотеке, я никак не ждала, что это

ТРУП!

Когда я увидела тело, то не подумала, что оно МЁРТВОЕ!!!

По крайней мере, не сразу. Я даже не закричала.

Единственный труп, какой я когда-либо видела, принадлежал старой миссис Парсонс, которая жила по соседству, на нашей улице. Бабуля настояла на том, чтобы мы сходили и отдали дань уважения. Она лежала в гробу, чистенькая и аккуратненькая, с застывшим лицом – будто восковым.

Этот труп выглядел совсем по-другому.

Но я опять спешу. Надо по порядку. Когда приходится писать о ВНЕЗАПНОЙ И ТАИНСТВЕННОЙ СМЕРТИ, нужно скуп-у-лёзно отметить все детали. (Если называешь себя детективом. Как я.) (Хотя руки дрожат от одной мысли обо всём этом!)

Итак, вот, что случилось. Я дождалась, пока в доме станет тихо, затем, следуя указаниям мисс Лэмб, нашла путь в библиотеку. Она сказала, ошибиться невозможно – это единственная комната на первом этаже в нашем крыле. Горела всего одна лампа, а камины с обеих сторон комнаты почти потухли. Книги, которые я хотела взять, стояли на полках у среднего окна. Было темно и мрачно, так что я не собиралась задерживаться.

Я быстро пробежалась по полкам и выбрала 2 книги – скорее, схватила их – мне понравились обложки. И только я повернулась к двери, как моя нога что-то задела.

Я стала думать, может, у леди Слит есть собака, которая любит спать на полу в библиотеке. Но это была ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ СОБАКА, и она не заворчала, когда я наступила на неё, – и не зарычала на меня – и вообще ничего не сделала.

Я наклонилась, чтобы взглянуть поближе, и выронила свои книги. Может, даже ахнула. (Вряд ли это был крик.)

На полу валялся ЧЕЛОВЕК. Я дотронулась до его плеча – просто чтобы подвинуть, если он спит. Но он НЕ ШЕЛОХНУЛСЯ.

Алкоголем не пахло – хотя он вполне мог довести его до такого бессознательного состояния. Лишь лёгкий аромат камфорного масла доктора Бенджея, которым бабуля заставляет тётушку Би натирать грудь, чтобы избавиться от ужасного кашля. (Работать в автобусах зимой – не самое приятное занятие.) Его лицо побагровело. Как у пьяного.

Одна рука была вытянута на полу, а другая лежала на груди и как будто тянулась к воротнику. Ни одна из них НЕ ШЕВЕЛИЛАСЬ. Даже не дёрнулась.

Поэтому я наклонилась ещё ближе, вдруг услышу дыхание. НИЧЕГО! Его грудь не поднималась, хотя что можно разглядеть в таких потёмках. Рот был открыт, но он не сипел – не кряхтел – вообще не дышал.