Лев Давыдычев - Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство

Пошарив по карманам, Вовик не обнаружил ни одного абонемента ни на один из видов городского транспорта и ни одной копеечки! Он тщательно вывернул карманы — пусто… Да что же это за денек такой выдался?!?! И не обида, не растерянность, а самая настоящая злоба полностью овладела Вовиком, и ещё он ощутил наисильнейшую потребность кому-то за что-то немедленно и очень страшно отомстить! Вот сейчас бы ему встретиться с робки-пробкиной бандой! Он бы им…

Топать домой пешком! В такую-то даль!! Голодному!!! Несчастному!!!! Обиженному!!!!! Вот назло всем сядет он в один из видов городского транспорта, кроме такси, конечно, и поедет зайцем!!!!!! И пусть его задержит Григорий Григорьевич со своей собаченцией!!!!!!! А если Илларион Венедиктович снова вздумает спасти Вовика, то он, микроскопический государственный преступник, откажется от защиты!!!!!!!! Пусть его лучше в милицию заберут, пусть в тюрьму посадят, вот тогда, может быть, эта, вся голова в разноцветных бантиках, и поймёт, кого она навсегда потеряла…

И топал Вовик, еле-еле-еле-еле переставляя обессиленные ноги, готовый на всю улицу разрыдаться от жалости к самому себе.

Теперь мы, уважаемые читатели, можем со спокойной совестью оставить Вовика, пусть себе топает, переживает и даже страдает: это ему только на пользу. От переживаний и страданий, от топанья пешком он, как говорится, не умрёт, зато похудеть может.

Мы же вернёмся к двум действующим лицам нашего повествования, которых давно покинули и с которыми давно пора встретиться, тем более, что в последний раз мы видели их за границей, а сейчас они уже дома, в родной стране.

Иван Варфоломеевич ещё в самолете, когда объявили, что воздушный корабль Аэрофлота взял курс на Родину, со сжавшимся от счастья сердцем подумал: вот ему награда и утешение за всю его одинокую жизнь, за все несчастья и беды, горечи и неудачи, поражения и разочарования, которых немало выпало на его долю… Последние годы жизни он проживёт рядом с родным единственным сыном… вот он здесь, тут, откинулся в кресле и держит родного отца за слабую руку своей сильной рукой…

— Скоро будем дома, Серёженька… скоро, скоро!

— Спасибо, папа.

Через некоторое время Иван Варфоломеевич заметил, что мысленно торопитне только самолет, но уже и машину, которая встретит их с Серёжей в аэропорту, чтобы как можно скорее оказаться дома. Он представил себе эту счастливейшую картину: вот Серёжа суетится с ним на кухне, готовя ужин, вот они садятся за стол и говорят, говорят, говорят до поздней ночи… Ведь сын впервые будет дома с отцом! Отец впервые будет дома с родным единственным сыном!

— Успокойся, папа, — погладив его слабую руку своей сильной рукой, шепнул Серёжа. — Всё идёт отлично. Ведь скоро мы будем до-ма… понимаешь?

— Понимаю… до-ма, — отозвался Иван Варфоломеевич так умиротворенно, словно этим одним движением руки и этими двумя словами сын погасил все терзания и мучения отца. — Знаешь, Серёжа, я возьму у соседей картошки, что-то найдется в холодильнике, да и магазины у нас рядом…

— Ты сам ходишь в магазин?! — вырвалось у Серёжи. — У тебя нет прислуги?

— А зачем мне она? — удивился Иван Варфоломеевич. — Два раза в неделю, а иногда и чаще, ко мне приходит старушка, прибирает квартиру, что-нибудь мне готовит вкусненького, а по магазинам, и особенно на рынок, я люблю ходить сам. Для меня это отдых. Кстати, а почему ты до сих пор не женат?

— Знаешь, папа, я вёл такой одинокий образ жизни, что даже друзей у меня фактически не было, — печально ответил Серёжа. [6] В дальнейшем, уважаемые читатели, я буду называть его так в присутствии одного Ивана Варфоломеевича, а во всех остальных случаях — Сергеем Ивановичем. — Смешно, но когда у меня имелась возможность, я обязательно заводил маленькую собачку, как правило, злую, капризную, и, как ребёнка, воспитывал ее… Много читал, до изнеможения занимался спортом. И понятия не имел, что такое семья, домашний уют. И мечтать о нём я начал только тогда, когда стал думать о тебе, о родине… Но вот почему не женился ТЫ?

— Даже и в голову, подобное ни разу не приходило, — откровенно признался Иван Варфоломеевич. — Сначала война, потом много лет неугасимой надежды, что все вы живы… верил в чудо много-много лет… Особенно почему-то верилось, что жив именно ты. И — работа. Я трудился, не сочти за хвастовство, просто самозабвенно. Поэтому кое-что и удалось… Скоро, скоро уже, Серёженька!

Когда объявили, что самолет идёт на посадку, Серёжа зашептал:

— У меня к тебе одна просьба, папа. Не удивляйся, пожалуйста, и уж, конечно, не обижайся, если я первое время не буду на каждом шагу восхищаться, восторгаться, радоваться. Знаешь, профессиональная привычка скрывать свои чувства. Я не сразу отвыкну от себя того, каким я был там, откуда мы с тобой, к счастью, улетели. Ты понял меня?

Кивнув несколько раз, Иван Варфоломеевич подумал: «Кто же ещё поймёт тебя, мой мальчик? Кроме меня, отца? Я даже предчувствую, готов к тому, что не всё у нас с тобой сразу пойдет гладко. Ведь мы из разных миров, из разных государств. Для тебя, милый, многое будет сначала не только непонятным, но и неприемлемым. Но рядом буду я, и всё образуется, всё будет хорошо… замечательно всё будет!»

Иван Варфоломеевич настолько сам успокоил себя, что мысли его неожиданно обратились к эликсиру грандиозус наоборотус, который поможет создать в самом недалеком будущем зверюшек-игрушек. Эликсир в голове у него и в записной книжке, можно сказать, готов. Осталось провести некоторое количество опытов, и можно ознакомить научный мир с любопытнейшим, скромно выражаясь, открытием. И как не благодарить судьбу, что сын станет свидетелем такой победы отца!

Хотя Иван Варфоломеевич не просил встречать его, в аэропорту собралась большая группа сотрудников лаборатории.

Серёжа с удивлением взглянул на отца, тот в недоумении пожал плечами, но всё тут же объяснилось: за время отсутствия руководителя проведен удачнейший опыт, и у сотрудников не было терпения откладывать столь радостную новость хотя бы до завтра.

— Дорогие коллеги! — ответил растроганный Иван Варфоломеевич. — Благодарю вас за новость, но и я кое-что привез. Завтра у нас праздник! А теперь позвольте поделиться с вами моей отцовской радостью. Знакомьтесь — мой сын Серёжа. И пока — никаких вопросов. Вы только подумайте: рядом со мной, вот он, мой сын! Сергей Иванович Мотылёчек! Прошу любить и жаловать!

И когда, казалось, поздравлениям так и не будет конца, Сергей Иванович жестом попросил всех молчать и, видимо, с трудом сдерживая волнение, проговорил:

— Мы с папой сердечно благодарим вас за встречу и поздравления. А мне позвольте…

«Он медленно опустился на колени и долгим поцелуем приник к траве на родной земле», — как потом рассказывал Иван Варфоломеевич, а сейчас он с восторгом и умилением думал: «Не сдержался, мальчик, не выдержал, милый! Забыл свою профессиональную привычку — не выдавать чувств. Да разве можно сдержать любовь к родине?!»