Андрей Трушкин - Банда во временное пользование

Первый звук, вырвавшийся из замечательного инструмента, был сродни визгу испуганного поросенка и реву обиженного бегемотика, которого родители с утра обещали повести в кино на мультфильмы, но обещания своего не сдержали.

Вторая нота была не менее могуча и безобразна. От нее зазвенели стекла в рассохшейся раме окна, и, чего-то испугавшись, вдруг двинулась секундная стрелка на настенных часах, в которых Мишка уже полгода как собирался сменить севшую батарейку.

От третьего звука, вылитого из мощных Мишкиных легких, нервная соседка сверху воскликнула: «О боже!» — и тут же подалась во двор — пережидать очередную репетицию несостоявшегося пока еще Армстронга. Сам Армстронг назвал эти дикие визги и хрюки «гимнастикой трубача». Таким образом Мишка, что называется, «разыгрывался». Правда, ему удавалось это делать нечасто, в основном когда дома не было родителей. По науке-то положено было играть гаммы, но то по науке, то неинтересно. А вот издать какой-нибудь эдакий звук, чтобы сигнализация на машинах во дворе заорала, вот это было бы круто! Это бы тогда он разыгрался!

Подурачившись некоторое время, Мишка стал издавать более внятные трели. Теперь звуки стали похожи на нечто более осмысленное, чем рев мамонта, у которого злой стоматолог насильно выдирает бивни.

Попугав и без того нервное население своего дома, Мишка аккуратно пристроил трубу на временное хранение в кофр и полез искать нотную тетрадь. Дело это оказалось непростым. Почему-то в кособоких стопках, которые валялись в комнате где угодно, но только не в местах, им предназначенных, тетрадка находиться не желала. Тут было все, что не нужно: позапрошлогодняя годовая контрольная по физике, контурные карты по географии, зачитанный, какой-то затрепанный детектив, учебник по биологии, тетрадка для лабораторных работ по химии. Блин, да где же работа по сольфеджио?!

Мишка метался по комнате разъяренным на невидимого комара дачником, перекладывал стопки с места на место, чихал от пыли и все больше в душе ругал себя за то, что не может поддерживать в комнате элементарную чистоту и порядок. Заметив, что он думает почти теми же самыми словами, которыми его при случае чихвостила мама, Мишка смутился. Да, пожалуй, в своей самокритике он зашел слишком далеко. Вообще-то раньше он не затруднялся у себя в комнате найти любую вещь. Беспорядок, который здесь царит, он, конечно же, кажущийся. Но только, блин, где же тетрадь по сольфеджио?!

Через полчаса настойчивых поисков тетрадь была обнаружена на самом логичном месте: она лежала на Мишкином письменном столе. Беда была только в том, что каким-то образом Мишка умудрился засунуть ее в альбом по рисованию. Сам альбом Мишка перекладывал с места на место раз пять, пока наконец не догадался как следует его встряхнуть. Тут-то нотная тетрадь и шлепнулась на стол, разогнав в сторону пугливые, словно мошки, стайки пылинок.

— Ну вот давно бы так! — похвалил тетрадку Мишка и принялся ее изучать. — Вот зараза, — пыхтел Мишка, листая тетрадку. — Ни одного свободного листочка! Моцарт, Бетховен, Бах еще этот, черт ушастый.

Просмотрев тетрадку из конца в конец, Мишка нашел-таки полторы незанятых странички между Паганини и Альбинони. Расписав на последней странице обложки учебника алгебры ручку, Мишка красивыми, насколько мог, буквами начертал на листе: «Михаил Галкин. Фантазия-каприз». И чуть ниже добавил: «Посвящается К.». Тут Мишка споткнулся, поскольку дальше нужно было рисовать скрипичный ключ, а проклятое летнее ничегонеделание эту усвоенную в прошлом году науку из него выбило. Но вскоре Мишка вспомнил, как нужно правильно вести линии, чтобы ключ получался соразмерный и красивый, начертил его, изобразил его басового товарища и снова потянулся к трубе.

Итак, первые четыре такта. Как там у нас? Па-папа-па, па-пам? Ручка вначале неуверенно, а потом все более разгоняясь, принялась фиксировать ноты Мишкиной композиции. Не всегда он записывал их правильно, время от времени приходилось задумываться, как расставить особые знаки: лигу, фермату. Но задвигаться на таких мелочах Мишка не стал, решив перепроверить правильность записи нот чуть позже. Главное — нанизать основу.

Так, хватаясь то за трубу, то за перо, Мишка развлекался больше часа. Наконец, удовлетворенно взглянув на нотный лист, густо испещренный значками, довольный автор улыбнулся и хмыкнул:

— Ну типа чисто Моцарт!

Схватив трубу, Мишка с ее помощью снова стал реветь победную песнь вандалов, ухайдокавших-таки просвещенный Рим.

За дверью квартиры стоял его друг Валерка и терпеливо ждал, когда Мишка закончит свою дикую симфонию. Звонить во время ее исполнения было бы бесполезно — Валерка знал это по опыту. Поэтому, когда труба, хрюкнув, сделала паузу, он надавил на кнопку звонка. Мишка, не расставаясь с трубой, словно гусар, которому в любой момент нужно будет подавать сигнал к атаке, подошел к двери и некоторое время созерцал через «глазок» худенькую фигурку Валерки.

— Ну и что — похож? — спросил наконец Валерка.

— Похож, — подтвердил Мишка и, принимая игру, спросил: — А это правда ты или просто похож?

— Это правда я, — состроил зверскую рожу Валерка. — Если ты сейчас же не откроешь, то я тебе не скажу одной потрясающей новости.

— Какой новости? — Мишкина голова тут же выглянула из-за двери.

— Очень простой новости, — отодвинул приятеля Валерка и вошел в квартиру. — К тебе друг в гости пришел.

— Тоже мне сногсшибательная новость! — заулыбался Мишка и зад уд ел в трубу.

— Сейчас вот по шее дам и точно будет новость сногсшибательной.

— Ладно, ладно, — успокоил гостя Мишка. — Ты на меня не бросайся, когда я с трубой. Труба — это самое ценное, что есть во мне… на мне… То есть со мной.

— И без тебя тоже, — заверил его Валерка.

Он прошел в комнату, подцепив на ходу брошенное на столе позавчера недоеденное яблоко, и принялся им хрустеть.

— У-у, — пробормотал он, проглатывая большие куски яблока, — для Катьки стараешься?

Мишка так и остался стоять с открытым ртом, будто готовился взять на трубе особо звонкую ноту, да не успел. .

— А-а-а… Откуда ты знаешь?!

— Ну-у, брат, — протянул Валерка, поудобнее устраиваясь в кресле поверх вороха Мишкиной одежды. — Есть, знаешь ли, такая вещь — логика. Сначала Катька твои выкрутасы на сцене ДК вот с такими глазищами слушала, потом вслед за Ёжиковым за кулисы рванула, потом с тобой разговаривала. Выходит, что-то просила. Не жетон же для таксофона, чтобы позвонить, верно? Потом ты домой понесся, как псих ненормальный. И вот я прихожу через час и что я вижу? Лучшего друга с трубой. В концертных брюках, которые он даже забыл переодеть. Да еще в белой рубашке. Черной бабочки только не хватает, — захихикал Валерка. — Чтоб ты занимался только / придя с концерта — в первый раз такое вижу. Кто тебя мог на такое подвигнуть? Не Ёжиков же?