Богумил Ногейл - Сказочное наказание

Мишка снова прищурился.

— Закрыл! — уверенно заявил он. — У меня вообще такая привычка — все двери за собой закрывать.

Станда повернулся к Тонде:

— А теперь ты вспомни: когда старый кастелян вниз спускался, ты слышал что-нибудь?

Тонда ответил не раздумывая:

— Да нет, ничего не слышал. Мне кажется, пан Клабан сразу вышел из замка. Если бы он открывал дверь вашей комнаты, я бы это обязательно услышал. Петли-то скрипучие.

— Хм-хм… — Станда подпер голову ладонью и задумался.

Мы уже начинали сомневаться и в последней своей версии, а ведь никаких других злоумышленников у нас в поле зрения не было.

— А иностранец? — вспомнила Алена. — Он не мог этого сделать?

Станда покачал головой.

— Куда ему! Он рад-радехонек, что легко отделался, приходил утром в сопровождении секретаря национального комитета за своими шмотками и так каялся, чуть ли голову себе пеплом не посыпал. Видимо, ему и впрямь просто хотелось немножко поиграть в папашу-графа. Я узнал его адрес, у него усадьба где-то в Баварии, он довольно прилично знает чешский, якобы от матушки. Мне пришлось пообещать, что я перешлю ему фотографию, как он и Клабан устанавливают ночью лестницу. Сегодня это происшествие ужасно его веселило. Ничего в нем загадочного нет, это пан Клабан хотел, чтобы жилец вел себя скромно, опасаясь, как бы не узнали про его затею с ночлежкой.

— И все равно эта затея провалилась! — ликовала Алена, и в тот раз о пане Гильфе речь больше не заходила.

Мы пошли на работу. Работать ужас как не хотелось. Что интересного — выносить всякую рухлядь с чердака, где было нестерпимо жарко и к тому же на всем лежал толстый слой пыли. Между балками провисали занавеси из паутины, их кружево особенно бросалось в глаза там, куда сквозь слуховое окно проникали солнечные лучи. Углы были завалены бумагой.

Мы стояли посреди чердака и в полной растерянности смотрели на груды засыпанных пылью бумаг, книг и газет. Эти бумажные горы были явно больше нашей готовности разгрести их.

— Да нам этого и за два месяца не перетаскать, — ужаснулась Алена.

— Вот где нас ждала расплата, — констатировал Мишка, и все с ним согласились.

— Делать нечего, — вздохнул Тонда и, нагнувшись, запустил руку в кипу бумаг.

Вверх взметнулось целое облако пыли, нам оставалось только отмахиваться да отфыркиваться. Однако другого выхода не было, и, завязав себе носовыми платками рты, каждый сгреб по охапке бумаг, и начался изнурительный труд. Мы кружили по чердаку, словно грабители, забравшиеся в банк, выдумывали себе разные гангстерские прозвища и подбадривали друг друга разными репликами вроде: «Не болят ли у вас ручки, пан Аль Капоне?» Или: «Не лезет ли вам в носик пыль, гроза толстых кошельков?»

Так все и шло — по ступенькам вниз, свалишь кипу во дворе, глотнешь свежего воздуха и опять наверх, на второй этаж, а затем на чердак. Алена ровняла стопки, а мы носили. Вниз-вверх, вниз-вверх — до полного одурения, как говорит про такую работу мой отец.

И тут меня осенило: а что, если спускать стопки бумаг из чердачного окна на веревке? Не успел я повернуться к ребятам, как с лестницы донесся страшный грохот. Это Тонда, поскользнувшись, проехался по ступенькам, как по стиральной доске, пока не распластался в коридоре второго этажа. От сквозняка пыль на чердаке взметнулась тучей, несколько листков, покружившись в воздухе, медленно вылетели вслед за Тондой.

— Боже мой! — вскрикнула Алена, подбегая к перилам. — Ну и грохот!

— Эй, как ты там? — крикнул Мишка, увидев, что Тонда все еще не двигается.

Тот медленно сел, что-то пробурчал и звучно чихнул. Потом еще раз. И еще.

— У тебя все в порядке? — Я бросился вниз по лестнице. Тонда не спеша встал, вытер рукавом рубашки нос и объявил:

— У меня — апчхи! — у меня идея.

— Какая идея? Ссыпаться с лестницы, что ли?

— Be… веревка! — только и успел выкрикнуть Тонда, снова принимаясь чихать. — Будем бумагу из окна спускать на веревке!

Я расхохотался:

— Мне такая идея тоже пришла, но из-за этого не обязательно кубарем по ступенькам катиться. Ты что, при всякой мысли с лестницы падаешь?

Тонда хотел мне наподдать, замахнулся, я было увернулся, но, проехав по разбросанным листам бумаги, оказался на полу.

— И-и… хи-хи-хи, — пищала, глядя на нас сверху, Алена, а снизу донесся голос Станды:

— Что это у вас там за крушение? — Он взбежал наверх и заботливо склонился надо мной: — Цел?

Тонда не замедлил проявить свою предупредительность:

— Так с лестницы я полетел.

Он дал себя со всех сторон ощупать, изложив меж тем свою идею насчет веревки.

— Отлично, — одобрил Станда. — Съезжу-ка я в деревню к кооперативщикам, может, одолжат нам одинарный блок. А вы пока подождите — и марш на свежий воздух!

Этот приказ был встречен восторженными воплями, мы бросились было его выполнять, но только я поднялся со стопки бумаг, как Станда уставился на оставленное мной место. Там лежало несколько больших фотографий. В нашем руководителе проснулся фотолюбитель. Он осторожно взял снимки, сдул с них пыль и положил рядом с собой на пол. Фотографий было три, на всех был запечатлен замок и его ближайшие окрестности.

— Классные снимки, — оценил их Станда. — Безупречно скомпонован кадр, а качество отпечатков еще лучше.

Мы смотрели через его плечо, и наше общее чувство выразила за всех Алена:

— Красивые картинки.

Мы пообещали Станде откладывать отдельно все фотографии и негативы, если они нам попадутся. Выбежав из замка, мы сразу помчались к ручью.

Смывая с потного тела слой едкой грязи, я готов был поклясться, что это одно из прекраснейших ощущений на свете. Потом мне захотелось отведать земляники, которая вчера посматривала на нас с кустиков возле ограды. Меня никто не поддержал, даже Тонда — он уже успел выклянчить у Иваны две горбушки хлеба с салом. Так что я пошел в лес один. И как оказалось — навстречу новому приключению.

Я спешил прямиком к тому месту, где вчера, собирая дрова, заметил ягоды, и вот соблазнительные кустики снова передо мной. Правда, тут же посреди полянки торчал столбом сын графа Ламберта из Баварии, наш старый знакомец. Выглядел он точно таким, каким я увидел его при свете Стандиной вспышки.

— Топрый тен, товариш, — сказал он, и рот его растянулся в широкой улыбке. — Хош такая ягота? Bitte, пожалуста, сдес она много и хороша. Sehr gut! — Он ободряюще подмигнул, и я, присев, начал обирать земляничные кустики, одним глазом поглядывая на иностранца.

Вот, значит, какие они, графские сыновья, думал я про себя. Он напоминал мне комика из одного немого американского фильма.

— Короший тен, was? — сказал он, показывая на солнце. — Сдес ошен красифо, eine herrliche Landschaft. Красифый местност.