Владимир Вафин - Чужаки

Так Пашка познакомился с «бичами». Им он рассказал о своей беде и о своем желании уехать в Крым. За это его тут же окрестили «Пашкой-Крымом». Потом он разглядел при свете своих новых дружков.

Бабай оказался пацаном лет двенадцати, с черными, как смоль, волосами, а Москва — веселым, симпатичным пареньком с копной пшеничных волос. Самым младшим среди них был Уголек. Он был рыжим и немного заикался. Они накормили Пашку и позвали его на вокзал.

Он встретил их многоликой толпой пассажиров и провожающих. Здесь можно было встретить и людей, которые никуда не уезжали — вокзал был их домом, как и для Пашкиной компании. Завсегдатаями вокзала были старик дядя Вася, который вместе с Федюшкой сидел у перехода и под тоскливые песни, такие, как «Разлука», просил милостыню; вечно пьяная бабка Фрося, постоянно сидевшая у пельменной, собирая мелочь в картонную коробку. Иногда дядя Вася с Федюшкой ходили по электричкам, просили подаяние у сердобольных пассажиров. На перроне частенько собирались пацаны из соседних домов, которые встречали и провожали поезда, за плату помогали донести пассажирам вещи. Но это случалось редко: их сразу гнали.

Бабай с компанией, куда прибился и Пашка, совершали кражи, но крали в основном у кооператоров и армян. Они считались ворюгами, поэтому не было ничего зазорного что-то у них стырить. Но если кого-то из компании Бабая армяне ловили — били нещадно.

Пашка уже привык к вокзалу, и ему порой казалось, что у него есть свой голос и свое настроение. Но частенько его тянуло к «южному поезду»: желание уехать в Крым не проходило. Для поездки нужны были деньги, а договариваться с проводниками — не известно, на кого нарвешься. Хорошо, если бы повстречалась добрая проводница, и Пашка высматривал ее в поездах, идущих на юг. Может, она сжалится и возьмет его. Не за просто так, конечно, Пашка будет полы подметать, посуду мыть. Он даже согласен туалеты чистить, лишь бы уехать на юг. Но такая проводница не появлялась. Проводниками в основном были мужики, иногда встречались и женщины, какие-то накрашенные тетки. Пашка боялся к ним подступиться. Вот и сегодня, он, проводив поезд южного направления, пошел искать Бабая с пацанами. Они обедали в пельменной. Заглушив голод, все вместе отправились спать в теплушку. Такая теперь была жизнь у Пашки...

Были в этой жизни свои радости и горести. Были и разные встречи. Особенно ему нравились солдаты. Всегда веселые, они давали мелочь, жалели Пашку, даже звали с собой, говорили: «Будешь у нас сыном полка». Нравилась ему и Светка: она всегда угощала его жвачкой. Он часто видел ее на вокзале. Потом она уходила с мужиками — всегда разными. Как-то один мужик хотел взять Пашку на какое-то дело, но Бабай сказал ему:

— Нам такие дела не фартят.

Была еще встреча, которая сильно врезалась в его память. Однажды вечером его подозвал мужчина, сидевший на лавочке:

— Эй, малец, иди сюда! Не бойся!

— А я и не боюсь, — внешне спокойно ответил Пашка, а сам почувствовал, как напряглось все внутри.

— Тебе что, жить негде? — спросил мужчина, посмотрев на Пашку с вопросительной улыбкой. — Да ты не пугайся, я тоже таким был. Жил при вокзале да в детприемнике, а потом сделал одно дело и загремел на «курорт», вышел и сразу опьянел: бары, девки... Незаметно время прошло, и снова поехал «лечиться на курорт». Понимаешь, жила у меня тут мать. Хоть и бросила она меня пацаном, но мать есть мать. Приезжала ко мне на свиданки. Жалко мне ее стало. Деньги стал ей отправлять, думал, отсижу — будем вместе жить, а вот приехал, а мне соседка-то и говорит, что три месяца назад схоронили мою мамашу. Вот так получается, малец! Ни матери, ни жены, ни детей — один, как перст, дожил «Степка-бурлак». Ты вот что, малец, не теряй ниточку с кровными своими. А пока на, держи! — и в его синей от наколок руке появилась сотня. Он поднял свой чемодан и ушел.

Часто Пашка вспоминал этого мужика, а на эти деньги купили Угольку кроссовки, а то он ходил босой.

Как-то утром Пашку с Москвой поймали милиционеры:

— Дядя-я-я, отпусти-и-и! — надрывно кричал Москва.

Пашка попытался вырвать свою руку из крепкой руки сержанта, но напрасно. Их привели в детскую комнату и, пока сержант держал вырывавшегося Пашку, Москва рванул в дверь. Пашку усадили, долго расспрашивали, записывали: где живет, почему убежал. Привели еще двух накрашенных девчонок, которые жевали жвачку и грубили полной женщине-милиционеру. Вместе с ними Пашку посадили в машину с решетками и повезли в детприемник. Там его подстригли и опять спрашивали и записывали. Хорошо, что позвали на обед, а то Пашке казалось, что не будет конца этим опросам и крику. Кричали на него и в столовой, когда он понес посуду. Оказывается, что за ними посуду убирают дежурные. Матерясь, орала на него повар.

После обеда его отправили на второй этаж, где он увидел таких же неприкаянных, бежавших из дома и интерната подростков, и тех, кого бросили пьяницы-мамаши, и тех, в чью жизнь ворвалась беда. Все они с печатью покинутых. Поначалу к ним Пашка относился настороженно, но потом обвыкся, а за играми подружился. Боялся он милиционеров: было в них что-то зловещее. Когда один из них ударил его, Пашка зажмурился — он уже отвык от побоев и ему сразу вспомнился отчим.

Утром воспитатель заставил его три раза вымыть коридор. От досады хотелось кричать.

Были здесь и работники, которые Пашке нравились. Он прозвал их «добряками» и все время с нетерпением ждал. С ними жизнь в приемнике становилась терпимее, но «ментов», как назвал их Олег Андреев, пацан, который сто раз попадал сюда, было больше, и порой у Пашки возникала мысль сбежать, но Олег сказал, что это глухой номер: решетку только динамит возьмет.

— Ты лучше хитри с ментами, коси под дурака, — посоветовал он. — А если не получится, ори, как припадочный, и начинай психовать.

Пашка попробовал несколько раз воспользоваться этим советом — получилось, и вскоре его оставили в покое. Иногда ему доставалось от воспитателя-сержанта. Пашке в приемнике было скучно и тоскливо. Ему вспоминался вокзал; иногда дом, мать. Когда он думал о ней, то чувствовал, как его жжет тоска. Он часто смотрел сквозь решетку на дорогу, по которой разными путями уходили из приемника: кто в спецдома, кого возвращали к родителям... Однажды его позвали вниз:

— Поедешь домой, тормоз, — сказал доктор и пнул его под задницу. /

Когда он увидел отчима, то все понял.

Дома Пашка скоро снова почувствовал его тяжелую руку.

— Еще раз убежишь, сморчок, я об тебя совок сломаю, — пригрозил он, — и всю задницу разрисую.

Дома Пашка продержался день. На следующий он уже приехал на вокзал, где нашел Бабая с пацанами и снова стал бичевать. Они находили таких же беспризорных бродяг и вместе с ними совершали мелкие кражи. По вечерам они играли на автоматах, ходили на видюшник, потом — в пельменную. Спать шли в теплушку. Только Пашка ходил еще к крымскому поезду.