Владимир Вафин - Чужаки

— Да, паря, у тебя работа хуже, чем в милиции!

Мы привозили беглецов, но они снова убегали и радовались своей свободе, пока не попадались на глаза милиционерам. Потом они переходили на первую группу, как совершившие кражу...

Частенько в приемник попадались ни в чем не повинные дети, которые ехали одни, например, к больному отцу или на каникулы к бабушке... Для них приемник казался поистине страшным местом. Как должны себя чувствовать дети, которые приехали из пионерского лагеря «Орленок» и после ласкового моря вдруг оказались за решеткой, потому что их никто не встретил? Чего только они не навидались, пока за ними не приехали! Все они невольно оказывались жертвами закона о милиции и различных постановлений, которые гласят, что подростки, не достигшие восемнадцатилетнего возраста, не имеют права самостоятельно переезжать из одной местности в другую. Если вдруг подросток оказывался один в пути или на вокзале, то его задерживали и доставляли в приемник. Уже с порога они слышали грубые крики:

— Андреев, придурок, ты долго еще будешь бегать? А, Каныгин, опять сбежал, недоумок? Мы тебя долго будем домой отвозить?

Начальник же порой успокаивал инспекторов:

— Пусть бегает для плана,

Да, Челябинскому приемнику нужен был план, чтобы всегда в Министерстве быть на хорошем счету и не попасть под сокращение. Время от времени здесь устраивали даже рейды по отлову детей на вокзале, называя это «борьбой с безнадзорностью».

Вместе с мальчиками в приемнике находились и девочки, которых привозили с вокзала, где они предлагали себя на ночь, или просто карманницы. Встречались здесь и насильницы, да, те, которые насиловали парней. В группе были девчонки, участвовавшие в кражах и разбоях. Некоторые из них отличались особой жестокостью.

Помню двух сестер, которых добрые люди взяли из детдома. И, может быть, жили бы эти девочки в мире и согласии с приемными родителями, если бы не случилось непредвиденное: могли ли предполагать их приемные родители, что однажды учитель физкультуры совратит одну из сестер, которой едва минуло 15 лет. После этого случая девочка, испытавшая близость с мужчиной, отобьется от рук, начнет разыскивать своего насильника, которого в двадцать четыре часа выдворят из Аргаяша, и она, прихватив с собою сестру, станет домогаться мужчин, совершать кражи, хулиганить, жить по подвалам. В одном из подвалов они с сестрой чуть не насмерть забили мальчишку, сбежавшего из интерната, прижигали ему тело сигаретами, заставляли ползать голым по стекловате.

Насилие и жестокость могут породить только жестокость.

Но среди девчонок были и такие, которые оступились нечаянно, но безжалостный меч «правосудия» был неумолим, и они оказывались в спецучилищах, где порой было пострашнее, чем у парней, по своей жестокости. Все они рано начали половую жизнь. Они прятались с пацанами в подвалах, попадали в руки сутенеров и, если уж было невтерпеж, шли к солдатам и курсантам. После мы их доставляли в больницу строгого, режима (БСР), где они лечились от венерических болезней.

К нам в приемник доставлялись беглецы из спецучилищ и дезертиры из армии. Вспоминается мне один бродяга. Он вместе с двумя дружками сбежал из спецучилища, но этот побег обернулся для них трагедией. Одного из них зарезали пьяные проводники, другой, прыгая с поезда, попал под колеса и стал калекой. Лишь третьему «повезло». Он остался цел, но от всего увиденного у него помутился рассудок.

Подростков привозили в приемник-распределитель днем и ночью, некоторых, как матерых преступников, в наручниках, нарушая закон. И с первой минуты, после проверки документов, начинался унизительный обыск. В урну летело все, что находилось в карманах задержанного: сигареты, спички, записные книжки. Бесцеремонно рвались фотографии, письма. Однажды сам начальник принес молоток, чтобы разбить значки. Некоторые вещи бесследно исчезали. При осмотре в кабинете врача от него можно было услышать такое, что руки невольно сжимались в кулаки от обиды и безысходности.

Попавшему сюда приходилось столкнуться с тем, что больно ранило душу, унижало человеческое достоинство и озлобляло. Например, стрижку «под нулевку» многие воспринимали здесь в штыки. Тем, кто сопротивлялся, выкручивали руки, иногда могли ударить ногой в живот. Старая, заношенная одежда, в которую облачали ребят, вызывала отвращение. Редко им попадало что-нибудь новенькое.

Того, кто в столовой осмеливался высказать недовольство, повар мог обложить отборным матом, а за пререкания и того хуже — стукнуть поварешкой или палкой по голове.

В инспекторской подросткам учиняли допрос. Инспектор при этом нередко срывалась на крик. За упрямство немудрено было попасть в «дисциплинарку», темную комнату с крохотным окошком, без кроватей и стульев, только с поднятой над полом площадкой, на которой на голом матраце без простыней и пододеяльников, спал ночью воспитанник приемника (утром матрац, одеяло и подушка отбирались). В «дисциплинарке» подростки должны были находиться по трое суток, лишенные общения, игр. Иногда их выводили на прогулку. Питались они тут же, разместившись на полу. Пацаны называли «дисциплинарку» «тюрягой». Время там тянулось мучительно медленно. Каково же было одному из подростков, которого начальник за разбитое стекло продержал в «дисциплинарке», нарушая закон, девять суток!

Самое сложное на первых порах — ужиться с группой, которая имела свои законы и правила. Новичка принимают здесь поначалу как пацана, наблюдая за его характером, увлечениями и наклонностями. Особенно интересуются, знает ли он правила кодекса, распространенного как в спецучреждениях для малолетних преступников, так и в колониях строгого режима для взрослых. Это всевозможные «приколы» и «прихваты». К примеру: если подросток после ужина зашел в туалет жующим, то он становится «чуханом». И если новичок не проходит испытания, то становится «шохой», исполняющим прихоти «бугров» и выполняющим за них наряды, «вафлами» считаются те, с кем занимаются половыми извращениями. И таких проверок существует очень много. В основном подростки остаются «пацанами», так как большинство из них знакомо с жизнью уголовного мира.

Чем же заполнено время воспитанника детприемника, помещенного туда на тридцать суток? После вечерней поверки, например, за малейшую провинность ночной дежурный может устроить для всей группы «подъем — отбой», когда нужно вскакивать десятки раз. Потом он будет смотреть видик, играть в лото или пить пиво, а в это время воспитанник, уткнувшись в подушку, будет захлебываться беззвучным плачем, и только забудется в тревожном сне, как услышит громкое «Подъем!». Сначала всех выгонят на зарядку, потом под крики милиционеров отправят строем в туалет, затем предстоит мытье коридора или туалетов, которые нередко заставляют перемывать. После завтрака с пригорелой кашей самых высоких и здоровых поведут копать землю или что-нибудь красить, а зимой убирать снег. Это все-таки лучше, чем сидеть взаперти весь день, изучая правила внутреннего распорядка или смотреть постоянно включенный телевизор. Ну, а если начнется «шмон» в поисках «бычков» и спичек и у кого-нибудь что-то найдут, то несдобровать от побоев и отборного мата. Только в мастерской можно будет отвлечься от своих горьких мыслей. И так все тридцать суток. Лишь для некоторого разнообразия проведут воспитатели какую-нибудь беседу или встречу, а в основном воспитанников здесь ждут унижения, наказания, чувство голода по ночам, потому что за ужином дают маленькие порции; в то же время милиционеры с аппетитом уминали детскую пищу или лакомились из передачек принесенных родителями. Постоянное ожидание «свиданки», писем и окончания срока.