Энцо Руссо - Следствие ведет Россана

— Видишь ли, мой отец жил на Сицилии, в городе Сиракузе, и я заботился обо всем для него необходимом. Так продолжалось долгие годы, пока он не узнал, чем я занимаюсь на самом деле.

— Контрабандой?

— Ну да. Он милейший человек, ведь ты сама его немножко знаешь, но настолько честен и чист душой, что, боюсь, я просто не в состоянии его понять. Он написал мне письмо… Но лучше не стоит об этом говорить. Одним словом, однажды он исчез, и я надолго потерял его из виду. Когда-то, еще до того, как я взял на себя заботу о нем, он был бродячим торговцем, и теперь, на старости лет, на пороге семидесяти, снова этим занялся. Разумеется, я искал его, но безуспешно. Если бы я знал, что он здесь, в Риме, я сразу бы его нашел, но я даже и не подозревал, что он так близко. Просто ума не приложу, как об этом разнюхали марсельцы. Они решили использовать старика, чтобы начать меня шантажировать, подбросили сигареты с марихуаной, чтобы пустить полицию по ложному следу. С этой же целью уничтожили в муниципалитете документы, где был зарегистрирован лоток, с которого торговал отец. Таким образом, никто не мог установить какую-нибудь связь между его похищением и мною. Но это, замечу в скобках, оказалось удобным и для меня — я смог начать действовать в открытую, не навлекая на себя никаких подозрений. Как видишь, план марсельцев был очень прост. Сначала они хотели заставить меня себя обнаружить, чтобы покончить со мною, и мало того — при этом еще финансировали всю операцию на мои денежки, полученные ими в виде выкупа. А потом, увидев, что ничего не выходит и им самим грозит опасность, использовали свой последний шанс — предъявили мне ультиматум: или брось все, или мы убьем твоего отца. Они были уверены, что я на это никогда не пойду.

— А на самом деле?

— А на самом деле я согласился все бросить. Я устал, я хотел спасти отца. А кроме того, они не первые, кто хотел меня убрать, и уверяю тебя, что и не последние, есть много других, кто еще попытается сделать это!

— Да, понимаю.

— Знаешь ли, — сказал адвокат, глядя отсутствующим взглядом на древние темные крыши города, — у меня двое детей старшему столько же, сколько тебе. Я не хочу превращать их в сирот.

— Понимаю, — неуверенно пробормотала Россана. Адвокат посмотрел ей в глаза.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: что я еще легко отделался, что этого недостаточно, чтобы искупить все, что я натворил за последние годы. Но такова жизнь: не бывает так, чтобы все люди делились только на очень хороших или на очень плохих. Все мы не очень хорошие, но и не совсем плохие, все мы зависим от обстоятельств, в которые попадаем, — и ты, и Сэм, и мой отец. Я совершил немало такого, о чем никогда не захочу рассказать своим детям. Но теперь со всем этим покончено, и с меня достаточно этого сознания. Не знаю, можешь ли ты понять меня, но я надеюсь, что сможешь.

— Я тоже надеюсь, — не колеблясь ответила Россана, также прямо взглянув ему в глаза.

Адвокат протянул ей руку:

— Как мне отблагодарить тебя? Ведь это ты нашла моего отца и для этого даже рисковала жизнью.

— Да никак. Я рада, что тоже на что-то пригодилась!

— Ну что ж, в таком случае до свидания. Проводи синьорину, — сказал адвокат, обращаясь к Сэму.

Тот сразу же вскочил с кресла. Россана улыбнулась.

— Боюсь только, что бедный Сэм останется без работы.

— Хочешь, возьми меня в телохранители, — предложил, смеясь, юноша, но Россана отрицательно покачала головой:

— Не нуждаюсь: я могу защитить себя сама.

— Ты что — думаешь, я не вижу? Если бы я вовремя не подоспел, чтобы избавить тебя от этого трусливого идиота, ты сама пришибла бы его своей дубиной. В ней было весу килограммов двадцать.

— До свидания! — сказал адвокат Алесси.

— До свидания! — сказал Сэм, распахивая дверь лифта и кланяясь.

— До свидания! — сказала Россана, помахав им рукой. Но она хорошо знала, что это «до свидания» означает «прощай». Эта квартира опустеет через тридцать или сорок пять минут, как сказал, уходя, тот лысый и усатый мужчина.

Рим раскрыл перед ней свои объятия, встретив неожиданно теплым, солнечным, безветренным полднем. Улицы были полны веселых и как ни странно, даже никуда не спешащих прохожих, сытых кошек, нетерпеливых машин, жаровен с печеными каштанами, туристок в бикини из яркой махровой ткани, длинноволосых, по моде, регулировщиков уличного движения, семинаристов и священников, свежепротертых витрин, кипящей повсюду жизни.

Отлично идут дела у Марчелло Кантони, тридцати пяти лет от роду, главы процветающей фирмы по продаже продовольственных товаров. Вся его «фирма» — мотоцикл с маленьким кузовом наподобие грузовичка, где имеется все необходимое для завтрака, сытного, вкусного и быстрого (эти три прилагательных и являются девизом фирмы, начертанным на борту мотоцикла).

Более всего Марчелло Кантони, уроженца городка Латины и живущего в Риме уже лет двадцать, радует то, что ему удалось найти это столь удачное для своей торговли местечко — прямо около большой школы с сотнями вечно голодных и веселых ребят, непрерывно штурмующих его «буфет», словно индейцы, нападающие на фургоны первых переселенцев на Дальнем Западе. За одно утро ему удается собрать такую выручку, которой не набиралось и за целых три дня на его старом месте возле вокзала Тибуртина.

Утром, в двадцать пять минут девятого, идет последняя волна. Потом последуют часа два заслуженной передышки. Он дождался, пока целая колонна спешащих школьников поравняется с его мотоциклом, и начал нахваливать свой товар:

— А вот бутерброды на любой вкус: с колбасой вареной и копченой, с салом и ветчиной, с сыром и брынзой, креветки и маслины. Налетай, ребята, подходите по одному.

С невероятной быстротой, проворный, как обезьяна, он принялся раздавать бутерброды, заворачивать их в бумагу, получать деньги, давать сдачу под добродушным взглядом наблюдавшего за ним с порога школы нового школьного сторожа — толстяка с широким, как блин, лицом, похожего на комика Альдо Фабрици.

— Мне с копченой говядиной, — как обычно, начал заливать Паоло Костантини — просто так, чтобы разозлить нового владельца «школьного буфета».

Тот, и впрямь удивленный, поднял на него глаза.

— С какой еще тебе копченой говядиной? Чего нет, того нет, — пробормотал он, не понимая, что над ним смеются и хотят поддеть: ведь главный предмет его гордости — именно разнообразие выбора предлагаемых «фирмой» бутербродов.

— Ну ладно, тогда давай с колбасой, — промычал Паоло, притворяясь сильно разочарованным.

— С вареной или копченой?

— С копченой, тогда, может, не отравлюсь.