Евгений Некрасов - Золотая жила для Блина

— Да нет, он должен был еще раньше связаться. Сразу, как только случилась авария.

— А почему не связался?

— Откуда мне знать! Рация была в порядке, а то бы нам взлета не дали. Значит, связался. Такого не может быть, чтобы на борту авария, а пилот молчал в тряпочку… Только авиация — страна чудес. В ней как раз и случается то, чего не может быть, — заключила зеленоглазая.

— Долог путь до Ванавары, — вздохнул Митька и первым поднялся, перебарывая боль в ногах. — Надо идти.

— Лучше пристрели меня! — застонала Лина, но встала и сама начала собирать парашют.

— А ты тренированная, — заметил Митька.

— Я небалованная. То есть когда как, — честно уточнила Лина. — У дедушки с бабушкой можно покапризничать, а у папы — фиг два. Он бы сейчас сказал: «Васька, догоняй!» — и пошел бы.

— Васька?

Лина опустила глаза.

— Я Василина. В честь прабабушки, дедушкиной мамы. Отстой, да? — жалобным голосом добавила она, и Блинков-младший сказал, что не отстой, имя замечательное, а главное, редкое. — А в школе меня достали: «Василий Иванович, танки!»

— А ты отвечай так, свысока: «Вольно, боец!» — подсказал Блинков-младший.

— Думаешь, отстанут?

— Может, не все и не сразу. Но если будешь обижаться, точно не отстанут.

…Между тем подъем становился все заметнее. Заваленная хворостом и гниющими стволами чащоба кончилась, и Митька с Линой вышли в молодой редкий сосняк. От зрелых деревьев остались только пни высотой с человеческий рост: лес валили зимой, по глубокому снегу. Митька решил, что близко вершина горы — еще когда летели на парашюте, он заметил, что лес там как будто выщипанный. А Лина расстроилась:

— Это не Шахрома и вообще не заповедник — там запрещено рубить деревья.

— Зато теперь мы знаем, что под горой большая река, — заметил Митька.

— Это почему?

— А как вывозили бревна, если дороги нет?

— Сплавили по реке до какой-нибудь лесопилки.

— Ой! — Лина схватила его за руку. — Смотри!

Впереди, пригнув молодую сосенку, висел Пашкин парашют. Они побежали, задрав головы и спотыкаясь о корни, и увидели…

Под парашютом среди разноцветных обломков валялась Ученая Бандура. Нет, изобретение академика Лемехова не разбилось. Оно было изуродовано с тупой жестокостью, на которую способны только люди.

Кто-то вывинтил дно корпуса, добрался до компьютерной начинки и растоптал ее, оставив повсюду следы подкованных каблуков. Таинственный черный шар Бандуры был прорублен, как голова в сабельной схватке, одним навсегда отработанным ударом наискось. На срезе стало видно, что шар сделан из тонкого металла с тысячами дырочек, и к каждой тянутся проводки. Куражась, незнакомцы вытащили проводки наружу, чтобы они торчали, как волосы, пробили чем-то дыру-рот и вставили в нее окурок.

«Обнаглели, — подумал Блинков-младший. — Раньше головешки от костра за собой закапывали, а теперь как будто перестали бояться». Разумного объяснения этому не было, зато напрашивалось неразумное. Бежали люди по тайге, по-волчьи ночевали в ямах и, наконец, добрались до своей цели. Вот и начали глупить на радостях.

— А Пашка ей отдал свой парашют, — как о живой сказала о Бандуре Лина, — Мог бы сам прыгнуть. Пашка дедушку любит. Не хотел, чтобы его Бандура сломалась.

Блинков-младший опустился на колени и стал копаться в обломках, ища батарею или аккумулятор. Раз Бандура все время работала, то источник тока у нее мощный. Можно будет сделать электрическую зажигалку.

Лина беззвучно плакала, кусая губы. Наверное, думала о том же, о чем и Митька: а если самолет разбился? Неужели Пашка погиб только для того, чтобы какие-то подонки могли сорвать злость на упавшей с неба непонятной машине?!

Обломки аккумуляторов то и дело попадались Митьке, но целого так и не нашлось. Зато следы и притоптанные окурки кое-что рассказали о преступниках.

Он сел на землю и обнял притихшую Лину. Мокрой от слез щекой зеленоглазая прижалась к его щеке. Все таежные трудности казались чепухой, аттракционом в парке. Огня нет, комары… Ха! Он бы с наслаждением прожил неделю в болоте, кормя комаров, лишь бы подальше от людей с топорами!

— Дим, а может, он все-таки шишкарь? — жалобным голосом спросила Лина.

— Они, — поправил Блинков-младший. — У одного подковки сзади, у второго наискось — он косолапый, каблуки стаптывает наружу. Косолапый в авторитете: курит «Мальборо», а второй — «Приму». Нет, Лин, какие шишкари? Кедров мало.

Я смотрел по дороге, хотел шишек набрать. Кедры попадались всего раз десять, а упавших шишек я не видел вообще. Может, они еще не созрели. Шишкарям тут делать нечего.

— Тогда кто они, по-твоему?

— И по-моему, и по-твоему, они уголовники, заключенные. С лесоповала убежали. Ты просто боишься об этом подумать, — сказал Митька, озираясь. Издалека высокие пни казались неподвижно стоящими людьми.

— Боюсь, — призналась Лина. — Я еще утром начала догадываться, когда ты сказал про закопанный костер. А почему ты решил, что они с лесоповала, из-за топоров?

— Топор-то может купить кто захочет. А эти рубят, как машины. Привыкли. Я так думаю, они здесь работали зимой, — добавил Митька, — а теперь вернулись.

— Зачем?

— Или чтобы дальше бежать по знакомым местам, или чтобы отсидеться, пока их не перестанут искать. Здесь должен быть какой-то дом, в котором они жили зимой. — Митька посмотрел на парашют. Он висел высоко, приметно. Бандуру заметят с вертолета скорее, чем двоих людей. — Лин, у тебя есть ручка или карандаш?

— Записку хочешь оставить? — поняла Лина. — Нет, все в сумке, а сумка в самолете.

Они отошли километра на полтора, когда Митька сообразил, что писать можно было черничным соком. Давить ягоды и писать прямо на светлосером крашеном боку Бандуры.

За стволами сосен уже виднелось небо. Вершина была совсем близко, и Митька решил не возвращаться.

Они стояли на вершине и не знали, что друг другу сказать и что делать. Внизу, как мечталось, была река. И больше ничего — ни самолета, ни следов жилья. Спуска не было тоже. Гора обрывалась, как отрезанная. Ни деревцу, ни кустику не нашлось выступа, чтобы зацепиться корнями за голую скалу, поросшую пятнами рыжего мха.

Вдали горела тайга. Дымов было несколько; не хотелось думать, что один из них, может быть, поднимается над местом гибели самолета.

Блинков-младший посмотрел с обрыва вниз и плюнул. Крохотная белая точка быстро пропала из виду.

— Километр, — определил он.

— Меньше, — сказала Лина. — Метров семьсот.

— А если на парашюте? Зашьем его как-нибудь.

— У меня в ножике шило с ушком, как у иголки.

Лина покачала головой:

— Парашюты не зашивают. Помнишь, как тебя рвануло, когда раскрылся купол? Ты рюкзак не смог удержать. Вот и купол так же рвануло. Был бы шов, он бы сразу лопнул.