Роберт Стайн - Первое свидание

— Мой папа говорит, что в Олд-Виллидже совершается ужасно много преступлений, — задумчиво произнесла Нина.

— Твой папа поправится? — поинтересовался Дуг.

— Надеюсь, — ответила Челси и вдруг снова так испугалась, что больше не смогла вымолвить ни слова.

Через несколько минут они вернулись в гостиную, включили телевизор. Замелькали кадры фильма, заполнив всю комнату цветом. Челси села в плисовое кресло в углу, поджав под себя ноги, держа кружку с кофе обеими руками. Нина и Дуг устроились на диване.

Оторвавшись от экрана, Челси заметила, что Дуг притянул Нину к себе. Их лица соприкоснулись, они начали целоваться.

«Вот почему Нина с такой радостью покинула дом и примчалась сюда, — с горечью подумала Челси. Значит, они с Дугом нашли местечко, где можно понежничать».

Они целовались так, словно были одни в целом мире. Челси пыталась сосредоточиться на мелькающих кадрах, но глаза невольно возвращались к Нине и Дугу. Наблюдая за ними, она почувствовала себя еще более одинокой, чем раньше.

«Почему не я сижу с парнем на этом диване? — спросила она себя. — Почему должна коротать время одна в углу? Господи, мне так надоело быть одной! Я никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь, никто не ухаживает за мной. Вот почему мне совсем плохо. — И вдруг ей пришло в голову: — Если тот крутого вида парень, который приходил в кафе… Тим Спаркс… да, если Спаркс снова заявится и пригласит меня пойти с ним, я скажу „да“. Не раздумывая ни секунды».

Челси закрыла глаза и снова увидела, как отца ударили по голове. Увидела удивление на его лице, как закатились его глаза, как он опустился на колени и упал. Увидела, как струится кровь из его головы. И именно в это мгновение ее осенила ужасная мысль. Спаркс ушел так неожиданно, даже не съев своего гамбургера. Тотчас, как подошел отец. Как только убедился, что, кроме нас с отцом, в кафе больше никто не работает. А что, если те трое бандитов послали Спаркса на разведку? Проверить обстановку. Тогда легко объяснить его поспешный уход. И их появление вскоре… Но ведь это неправда! — убеждала себя Челси. — Ну, если Спаркс один из них, тогда он больше не вернется. Ведь он понимает, что в таком случае его могут поймать. — Мысли проносились в голове Челси быстрее, чем картинки на экране. Вдруг ей показалось, что ее мозг лопнет. Она крепко зажмурила глаза, звук видика пульсировал в ушах. — А что, если он все-таки вернется? Как я тогда поступлю?

У реки было холодно, но хорошо.

Он любил холодную погоду. Любил резкий, пронизывавший насквозь ветер. Ему нравилось, как ветер проникает в ноздри, сдавливает лоб.

Утреннее солнце все еще стояло низко над деревьям ми. Капельки холодной воды висели на копне вьющихся волос, выбившейся из-под шерстяной лыжной шапочки. Ветер, понемногу затихая, свистел в ушах.

Река оказалась шире, чем он думал. Холод, веявший из ее журчащего потока, доставлял удовольствие. Засунув руки в карманы джинсов, он неподвижно стоял в высокой траве и долго смотрел на пузырящуюся коричневую воду.

Ветер налетел снова, прижимая траву у его ног к самой земле. Как приятно ощущать его прикосновение! Прикосновение к лицу, которое страшно горит. Без ветра его не остудить.

Река называлась Конононка. Так гласила надпись на указательном столбе. Похоже на индейское имя. Но что оно означает? Маленькая мутная река?

Он тихо засмеялся.

На другой стороне реки возвышались лесистые скалы. Между ними змейкой поднималась дорога — Ривер-Роуд. Он выяснил это раньше, внимательно изучив карту местности.

Он сорвал шерстяную лыжную шапочку и засунул ее в карман куртки. Она согревала, а ему хотелось ощутить холод. Особенно на лице, которое всегда горело так, словно его обжигало палящее солнце. А воздух казался таким холодным, таким пронзительным! Но лицо все равно горело. Тогда он снова зашагал по высокой траве. Ботинки хлюпали по мягкой земле, отвороты на брюках промокли от утренней росы.

«Шейдисайд не такой уж плохой город», — решил парень.

Да, он сделал хороший выбор. Город радовал глаз. И река тоже.

Он любил разглядывать большие дома Норт-Хилла с их просторными, чистыми палисадниками, высокими изгородями и идеально подстриженными вечнозелеными растениями. Разумеется, его там не ждут. Он не оттуда и понимал это.

Олд-Виллидж — более уютная, наиболее располагающая к себе часть Шейдисайда — ему тоже понравилась.

«Неплохой городок», — еще раз подумал он и, подняв большую, плоскую гальку, попытался «испечь блины» на бурно несущейся воде. Но галька сразу ушла на дно.

«Понятное дело, в этом городе тоже есть девушки, которым суждено умереть. Такие девушки, как ты, мама», — проговорил он мысленно, снова засовывая руки в карманы джинсов. И почувствовал, как гнев опять обуревает его.

Это всегда начиналось в желудке, затем ползло вверх по спине до тех пор, пока не сводило мускулы шеи. Тогда голова начинала дергаться от боли и злости, а лицо еще более нестерпимо жгло.

Холодная, журчащая вода, порывы ветра, влажная, колышущаяся у ног трава — ничто не приносило облегчения. Ничто не могло сдержать гнев, если он начинался. Стоило лишь подумать о матери, как он его охватывал.

«Мам, есть девочки, которым суждено умереть. Так же, как и тебе».

Этот гнев не отпускал его уже много лет. С тех пор, как ему исполнилось четыре года. С тех пор, как развелись его родители. С тех пор, как ушла мать, забрав с собой его взрослую сестру. С тех пор, как его оставили одного с отцом.

«Мама, ты же понимала, на что шла, — продолжал он мысленный разговор, бросая еще один камень в реку и вкладывая в это движение всю силу, весь гнев. На этот раз он не собирался „печь блины“, хотел лишь похоронить камень глубоко-глубоко в мутной коричневой воде. — Ты знала, что делала. Знала, что папа каждый вечер напивается и бьет меня, когда пьян. Но все равно забрала мою сестру и скрылась. Бросила меня. Оставила меня с ним… Мам, я каждую ночь думал о тебе. Каждый раз, когда меня били, думал о тебе. Только о тебе. И о мести. Я отомщу тебе, мам. Уже начал мстить. В каждом городе, где бываю. Мне бы только найти тебя. Только бы узнать, где ты живешь».

Вдруг перед деревьями появился белый котенок. Он, смотрел на него поверх травы бесстрашными черными глазами.

— Иди сюда, котенок, — позвал он, наклонившись и подзывая его руками. — Кис-кис, иди сюда!

Котенок наклонил голову, но не сдвинулся с места.

«Мам, иногда мне удается отомстить, — разговаривал он сам с собой, садясь на корточки и подманивая робкий комок белой шерсти. — И тогда мне становится легче. Мне становится легче, когда я убиваю… Но ненадолго».

— Котенок, иди сюда. — Он зацокал языком и защелкал зубами. — Киска, иди сюда.