Валентин Ховенко - Сыщик с плохим характером

…Очнулся я оттого, что кто-то хлестал меня рукой по щекам. Я открыл глаза — отец.

— Тебе плохо, Дима?

Он стоял на коленях и тревожно всматривался в мое лицо. Я повел глазами — подъезд.

— Не шевелись!

Отец нащупал у меня пульс.

— Тебя не тошнит, сынок?

— Нет, — прошептал я. — Голова…

Он взял меня на руки. Кабина лифта все еще оставалась открытой.

Мы поехали вверх. Я обнимал отца за шею. От него резко пахло больницей. Перед глазами у меня все кружилось, и я их закрыл.

Проспал я до утра.

Когда стало светать, я ощутил в комнате какое-то движение.

Юрка стоял у окна, затылком ко мне, и, стараясь не шуметь, работал с гантелями.

Я смотрел на его широкую, сбитую из мышц спину. Закончив качаться, брат обернулся. Мы встретились взглядами.

— Ну, как ты?

— Нормально. Кто-то шмякнул меня по башке!

Юрка нахмурился и присел ко мне на постель.

— Кто это был?

— Не знаю.

Он мягко положил ладонь на мое плечо.

— Может, это из-за того ордена, Димка?

Я кивнул.

— Знаешь, ты бы завязывал со своим расследованием! Для этого милиция есть.

— Милиция, — поморщился я.

— Тебе что, больше всех нужно? Подумаешь, звезда! Дрянь с бриллиантами. К тому же бракованная. Кончай с этим, а? Если мать узнает, что у тебя был не просто обморок… Я не сказал ей. Еще чего!

Брат встал.

— Поигрался в сыщики — и хватит, Димка! Ты же видишь: это не шутки. За кражей не пацаны стоят, а кто-то посолиднее. С этого дня не выходи один из квартиры! Пойдешь в школу — я с тобой, понял?

— Ладно.

— Правда, десятого я в Будапешт отчаливаю.

Мне стало грустно.

— Надолго?

— На четыре дня.

Он пошел принимать душ. Я позвонил Симе и рассказал, что стряслось. Она обещала передать Степе. Мы помолчали.

— Дим, ты хочешь выйти из игры, да?

Интуиция у нее была, конечно, потрясная.

— Не знаю, — пробормотал я. — Пока не решил. А ты как считаешь? Надо?

Поскольку дело касалось Светки, я был уверен: она ответит, что надо. Но Сима сказала:

— Понимаешь, принять решение должен ты сам! Я знаю, ты смелый мальчик. Но все оказалось серьезнее, чем мы думали. Если ты оставишь поиски звезды, никто тебя не упрекнет. Даже Степа.

В школу я, конечно, не пошел, хотя голова почти не болела. Валялся в постели и мучился: чей же вчера был голос?

Зашла бабушка. Проверила, пью ли я лекарство, и предупредила, что выйдет ненадолго в магазин.

Я заснул.

Мне снилось, будто мы с кем-то играем в футбол. Я бью пенальти. Разбегаюсь, щелкаю «щечкой» — и мяч позорно проходит мимо ворот. Вдруг я замечаю, что, оказывается, вратарем был дядя Миша в обрезанных валенках. Он смеется. А голос Степы говорит откуда-то сверху:

— Ширяев, тебе бы в защите играть! На большее ты не способен. Алябьева почему бросила тебя ради Кривулина? Потому что ты бьешь пенальти левой ногой!

Я злюсь. Хватаю с земли палку и швыряю ею в ворона. Но это, оказывается, не палка, а змея. Она начинает извиваться в полете и, зацепившись за ветку дерева, повисает на ней вареной макарониной. Сыщик сердито стучит клювом по коре — сыплется труха.

Я проснулся.

Степа стоял на моем столе и заглядывал одним глазом в стакан с микстурой.

— Фу, какая гадость! Терпеть не могу лекарств.

— Привет! — сказал я. — Ты как здесь очутился?

Взглянув на распахнутую форточку, я засмеялся:

— Тебе бы шпионом быть, Степа! Выкрадывать секретные документы и так далее.

Ворон почистил клюв об угол тумбочки.

— Мне предлагали.

— Серьезно? — удивился я. — Ну, и?..

— Скучно, Дима. И потом, жена не советовала: длительные заграничные командировки. Я, говорит, и так редко тебя дома вижу. А у нас дети. В этом году четверо.

— Ого!

Он заметил на тарелке недоеденный бутерброд с сыром и вопросительно посмотрел на меня.

— Ешь! — кивнул я. — Если мало, я еще принесу.

Его зверская манера расправляться с пищей всегда поражала меня. Склевав сыр, Степа проговорил:

— Ну, выкладывай!

Я стал рассказывать. Когда я дошел до того момента, когда отец внес меня в лифт, ворон вдруг прислушался.

— Кажется, вернулась бабка!

— Я ничего такого не слышал.

Он взлетел на форточку.

— Завтра в восемь на том же месте. Прихвати полкило сыра!

— У меня строгий постельный режим, Степа! Мне даже в туалет вставать нельзя. И потом…

Я отвел глаза.

— Честно говоря, я еще не решил: буду продолжать расследование или нет.

Ворон пристально, не мигая, смотрел на меня.

Я осторожно потрогал руками голову и, прикрыв глаза, откинулся на подушку.

Скрипнула дверь. В комнату заглянула бабушка. Решив, что я сплю, она испарилась.

Я взглянул на форточку: пусто.

После школы пришли проведать Федька, Сашка и Колян. Они почему-то решили, что я сломал ногу. Эта нога меня особенно возмутила. Я пытался выяснить, кто пустил слух, но ничего не добился: каждый валил на другого. Когда они отчалили, позвонила Светка. Похоронным тоном она сообщила, что деда завтра выписывают.

Я промямлил:

— Извини, что так и не нашел твою звезду. Не получилось. Я уже наступал этому гаду на пятки, но, видишь, меня вывели из строя!

Она заметила, что с самого начала знала: ничего у меня не выйдет, но молчала.

Повесив трубку, я обнаружил, что испытываю огромное облегчение. Я вдруг до конца понял смысл поговорки «гора свалилась с плеч». Народная мудрость — это вещь! С наслаждением я вперился в свой детектив.

Притащился с тренировки брат. Не глядя на меня, он швырнул в угол сумку и сел за учебники.

Опять поворот не заладился, подумал я. Поворот был у Юрки слабым местом. Когда пловец проходит кусок дистанции и, отталкиваясь от стенки бассейна, поворачивает, теряется куча времени. Брат давно бился над техникой поворота: у него то получалось, то опять заклинивало.

Потом объявился Стас.

Они расставили шахматы.

Я сидел рядом и советовал Юрке, как ходить. Он шуганул меня:

— У тебя с головой и раньше было не очень-то! А теперь… Тебе велели лежать — значит, лежи, следователь несчастный!

Стас вдруг возник:

— Что вы все из него мимозу делаете? Подумаешь, по башке дали!

Он поднял рубашку — на животе был рваный белый рубец.

— Видали?

— Что это? — спросил я.

— Два года назад ножом на катке пырнули. И ничего! А вы тут развели…

Юрка процедил сквозь зубы:

— Ходи, Стас!

Подмораживало. В лужах пробовали свои силы робкие слюдяные льдинки.

Я стоял у ворот парка и старательно озирался: не идет ли кто за мной? Никто не шел. Я прошмыгнул в парк.

Вчера вечером, когда я уже засыпал, опять прорезалась Алябьева. Она выпалила, что звонили из госпиталя: у деда поднялось давление, решено задержать его на два дня.

— Понятно, — кисло пробормотал я.

— Что понятно? — рассердилась она. — У нас на звезду есть еще два дня!