Константин Шишкан - Спасенное имя

Гришка восхищенными глазами глядел на незнакомца.

— Здо́рово, вот здорово! Совсем как настоящая.

— Настоящая, говоришь? — Незнакомец помолчал. — Слушай, ты где распятие рисовал?

— Да вон там, на перекрестке, у кладбища, — указал Гришка. — Про него, знаете, небылицы плетут. Чепуху разную. Старики говорят, как закрыли на селе церковь, Христос настоящими слезами плакал… Солеными. — Гришка рассмеялся. — Давно, правда, было.

Незнакомец задумчиво погладил бородку, попросил:

— Расскажи о распятии… Занятно.

— Да что рассказывать? Христос больше не плачет — смирился. Клуб на селе работает. И никого до сих пор гром не разразил. Сочиняют старики. Кто им поверит? Разве что инвалиды…

— Занятно, — повторил незнакомец. — Ну лады. — Он полез в карман, достал оттуда уголь: — А вот это — тебе. Держи.

— Мне?

Гришка взял уголь, заглянул в глаза незнакомца.

— Вы художник?

Мужчина пожал плечами.

— Разхуд я.

— Разхуд? — Гришка удивленно вскинул брови.

— Ну разъезжий художник, что ли… «Нынче — здесь, завтра — там».

— Как звать вас?

— Теодо́р Пантеле́ич. Впрочем, зови маэстро. Так проще. — Он расстегнул ворот серой рубахи, достал из кармана большой клетчатый платок. — Жарко. Скупнемся?

Гришка усмехнулся.

— Пожалуй. — С его брюк и рубахи стекала вода.

Маэстро вышел из шалаша.

— Ерошка!

Паренек опасливо высунул голову из травы.

— Я здесь.

— Здоров ты спать, бродяга. Пошли.

— Я мигом! — Ерошка стал собирать этюдник.

Гришка с маэстро направились к лодке.

— Тут заводь, — рассказывал он. — Большеннейшая! И рыбы — завались. Белоглазка встречалась. А однажды пацаны вырезуба поймали! А так больше карась да уклейка…

Они подошли к лодке.

— Моя шлюпка, — с гордостью сказал Гришка.

— Ты хозяин, — похвалил маэстро. — Правильно. Все должно быть свое… — Он посмотрел на небо, на землю, широко повел рукой. — Все! Как в песне: «И все вокруг мое!»

— А ловко вы ее у меня… — кивнул Гришка на лодку. — Как слезу с ресницы смахнули.

Маэстро молча ухмыльнулся. Ерошка, вобрав голову в плечи, влез в лодку и закрылся этюдником.

— Ладно уж, — великодушно бросил ему Гришка. — Живи пока.

Ерошка с облегчением выпрямился, положил этюдник на колени.

Длинным шестом Гришка оттолкнулся от берега. Лодка тяжело поплыла, раздвигая камыш. Гришка стоял на корме, глядел на большое красное солнце. Оно медленно поднималось из-за холма. Завтра он придет сюда засветло и попробует его написать.

Между тем маэстро решил искупаться. Он снял джинсовые брюки, аккуратно сложил («Держи, Ерошка!»), стянул серую рубаху («Прими, Ерошка!»), сбросил туфли на микропористой подошве («Пристрой, Ерошка!») и, вытянув руки, повалился за борт.

Через несколько минут, фыркая и отплевываясь, влез в лодку и лег на спину, прикрыв грудь рубахой. Из-под нее выползал четкий контур татуировки — синяя могила. Маэстро закрыл глаза и притих.

Выждав несколько минут, Гришка осторожно потянул к себе край рубахи. Вся грудь маэстро была в татуировке. Почти на самом животе удобно расположилась могила с крестом, а над ней, через всю грудь, крупными буквами шла какая-то надпись. На руках застыли твердые бугры мускулов, короткая шея напряглась.

«Сильный», — отметил про себя Гришка.

Маэстро приоткрыл один глаз, потом второй и, как бы прочитав Гришкины мысли, спросил:

— Силой помериться желаешь?

Гришка смутился.

— Красивая татуировка…

Маэстро молча потянул на грудь рубаху.

— Любопытный ты, однако. — Он откровенно зевнул. — Ерунда все это, проказы юности. — Маэстро махнул рукой и, сев, натянул рубаху. — Так, говоришь, не плачет больше?

— Кто? — не понял Гришка.

— Иисус Христос.

— A-а, вы об этом… Нет, не плачет.

— Хорошо живет, — усмехнулся маэстро. — Слушай… Есть тут у меня один подрядец… А тебе практика нужна. Не поможешь? Я из тебя ба-альшого художника сделаю! Помощника разхуда. Звучит?

— Правда? — Гришка резко взмахнул шестом, лодка накренилась. — Нет, это правда?

Маэстро улыбнулся.

— Вот тебе моя рука. Только не утопи, пожалуйста. — Он надел брюки, сел на скамью. — Родители-то у тебя есть?

— Отец помер, — сказал Гришка. — Мать болеет, деда еще в войну убили. — Он помолчал. — Дед тут партизанил. А их отряд кто-то выдал. — Он снова помолчал. — Докопаться бы мне!..

— Следствие ведут знатоки, — подмигнул маэстро.

Но Гришка не принял шутку.

Лодка между тем подплыла к берегу, и маэстро ступил на землю.

— Ну лады, бывай. — Он вместе с Ерошкой пошел вдоль берега. Пройдя несколько шагов, остановился, помахал Гришке рукой. — Увидимся.

Гришка радостно закивал.

Всю ночь Димке снился рынок, колхозники, арбузы; путник с бородкой, плачущий Михуца, аист Филимон и человек в серой кепке, который, искоса посматривая на маму, доставал из кармана нож…

— Ма-а! — закричал Димка и… проснулся. Протер глаза. Рядом лежал Михуца, тихонько всхлипывая.

— Ты что?

— Больно дерешься, вот что, — вздохнул Михуца.

Внезапно створки окна распахнулись. В окно просунулась зеленая ветка акации, полная утренней свежести и аромата. За ней показалась и тут же скрылась голова Иона. Через минуту он уже был в комнате.

— Экстренное сообщение! — закричал Ион с порога. — Работают все радиостанции мира! «Космолет» выходит на орбиту.

В одной руке он держал транзистор, в другой — цинковый серебристый цилиндр. Крупными красными буквами на нем было написано: «Космолет».

Димка бросился встречать приятеля.

— Осторожней, косолапый, — сказал Ион, прижимая к груди аппарат. — Ракету-носитель помнешь.

— Ух ты-ы, — не выдержал Димка.

— Ну, как? — глаза Иона блестели.

— Здорово!

— Айда запустим.

— Айда.

— Товарищи конструкторы, — сказала Анна Владимировна, входя в комнату со шкатулкой. — Я ненадолго прерву совещание. — Она светло улыбнулась. — Дим, ты помнишь, где живет Кайтан?

— Угу.

— Так вот, отнесешь эту шкатулку.

— Ну ма-а…

— А потом займешься своими делами.

Димка нехотя взял шкатулку.

— Что-то голова разболелась. — Печерская потерла виски и вышла из комнаты.

— Запустим, не бойся. — Димка потрепал друга по плечу. — Интересно, что в ней? — Он легонько встряхнул шкатулку: — Звенит.

— Может, медаль?

В окно кто-то заглянул — мелькнули черные глаза, остренький нос. Ион усмехнулся.

— Невидимки за работой.

За окном послышался глухой шум. Ребята бросились к окну. На земле лежала груда красных кирпичей.

— За мной, — сказал Димка.

Под окном Ион взял увесистый кирпич.

— Эй, тютя, — крикнул он, озираясь. — Я — кирпич! Иду на сближение.

Но никого не было, и они поплелись к дому Кайтана. Толкнув дверь, над которой широко раскинулись оленьи рога, вошли в коридор. На стене висела картонная табличка: «Личный дом-музей Федора Кайтана». Вдоль стен тянулись стеллажи с реликвиями боевой славы.