И. Фринсел - Где ты, Салли?

— Тайнописец! — сказал отец.

— Еще и ругаешься? — хихикнул дядя Герман.— Я еще раз приду, принесу немного дров для печки. Или вам тоже нужно сначала знать, где я их взял? Все через моего немецкого друга.

Фрек отлично понимал, что сосед все просто так выдумал.

— Чокнутый,— проворчал отец, когда дядя Герман ушел,— Я ни на один цент не доверяю ему.

Но мама рассматривала при слабом свете драгоценное мясо и покачала головой.

— Оно выглядит необыкновенно вкусно,— сказала она.— Лучше будь благодарен ему.

Они наслаждались зайчатиной. Несмотря на ограниченные средства, мама сумела сделать из него царский обед. А бабушка Кломп не могла поверить своим глазам, когда Фрек принес предназначенную для нее долю. Она тоже лакомилась мясом, но Фрек удивился, как мало она съела.

— В старости это всегда так,— сказала она.— Тогда так много уже не нужно. Правда, больше было бы мне во вред.

Она настояла на том, чтобы он тоже поел. Фрек вначале возражал, но, честно говоря, его не нужно было сильно убеждать взять и себе кусочек. К тому же бабушка Кломп сказала, что она не хочет, чтобы драгоценное мясо пропало. А это обязательно случится, если он не возьмет себе порядочный кусок, потому что ей нужно несколько недель, чтобы съесть все мясо, а так долго оно не сохранится. Это успокоило его совесть.

Однажды вечером, через несколько недель, дядя Герман снова стоял перед дверями.

— Нет,— сказал он, улыбаясь,— я не пришел узнавать, было ли вкусно, потому что мы с женой наверху слышали, как вы чавкали. Как вы думаете, могу ли я вас еще раз обрадовать? С тем же условием, как и в первый раз, потому что вы знаете, что я немного переживаю за бабушку Кломп.

Отец и мама смутились.

— Мы готовы заплатить за них,— сказала мама.

— Заплатить? — притворившись возмущенным, сказал дядя Герман,— Чем же? Если у вас есть золото, тогда пожалуйста. А эти фантики можете себе оставить, ими можете растопить печку. Мне было бы стыдно брать от голодающих людей деньги за эту малость еды. Кроме того, мне это ничего не стоило. Но это я вам уже объяснял. Впрочем, эта парочка зайцев не из дюн, а из капустного царства. [7] Тут дядя Герман пользуется известной голландской детской песенкой: В одном капустном царстве два зайчика сидели. Один играл на флейте, другой бил в барабан. Но вдруг пришел охотник, он одного убил. Другой остался целым, но сильно загрустил. Один играл на флейте, другой бил в барабан, но теперь они больше ничего не делают.— Он опять засмеялся своим противным смешком,— Они меня вдруг признали настоящим знатоком музыки, и я смог просто так унести их с собой.

— Чокнутый,— засмеялся отец добродушно.

— Для вас — да,— рассмеялся дядя Герман,— но для зайчиков — нет. Тут я неумолим. Берете или нет?

— С удовольствием,— сказала мама,— большое Вам спасибо.

— Все в порядке,— улыбнулся сосед.

— Зачем ты его обижаешь,— проворчала мама, когда дядя Герман ушел,— постоянно ты со своим: чокнутый.

— Его разве можно обидеть? — усмехнулся отец.

— Ты ведь не знаешь,— сказала мама,— если ты перестараешься и оскорбишь его... Он не обязан приносить нам зайцев. Это только доброта этого человека. Он может и другим их отдавать.

Но дядя Герман никогда не обижался и регулярно приходил с парой чудесных зайцев.

Фрек никогда особо не любил соседа, но теперь он начал его уважать. Его дары, действительно, были большой помощью, потому что отец не мог выходить из дома и искать пищу. Точнее сказать, он ушел в подполье.

С тех пор, как ему приказали копать для немцев окопы и бункера, он перестал ходить на работу. На чердаке он сделал для себя укрытие на тот случай, если придут его искать. А если он не успеет воспользоваться им, то он знал еще один выход из положения. По всей улице чердаки соединялись между собой маленькими пожарными дверцами. Это была возможность спастись бегством. И в случае необходимости он может выбраться через чердачное окно на крышу и таким образом ускользнуть.

Движение Сопротивления оказывало им помощь.

Фрек уже не раз видел сам, когда звонили и он сверху открывал входную дверь, [8] В старых голландских домах входную дверь с вышележащих этажей открывают с помощью веревки, которая натянута вдоль перил. как кто-нибудь входил и, быстро закрыв за собою дверь, произносил пароль. Не громко, конечно, а как можно тише, потому что никто чужой не должен был его слышать.

“Опо”,— говорили тогда.

Это означало: Оранье победит обязательно.

Немцы войну уже почти что проиграли. Их оттесняли на всех фронтах, и в конце концов они воевали на собственной земле.

Города и села превратились в руины. Союзные бомбардировщики беспрерывно сбрасывали свой смертельный груз на гибнущую Германию. Но Гитлер и не думал сдаваться и таким образом прекратить пролитие крови. Безжалостно он продолжал требовать от граждан своей страны, чтобы они жертвовали жизнью за проигранное дело.

Некоторые из офицеров попытались совершить на него покушение. При этом погибли разные люди, но он сам остался в живых. В безумном ослеплении он увидел в этом руку “провидения” и знак того, что война еще не проиграна и может принять благоприятный для него поворот. Он надеялся, что “тайное оружие”, над которым работали его инженеры, будет вовремя готово. Тогда у него вновь появится шанс на победу, думал он.

Он уже шокировал мир ракетами-снарядами Фау-1 и Фау-2 и причинил большой ущерб Англии. Но с помощью “тайного оружия” Германии он надеялся окончательно заставить своих противников встать на колени. Единственное, что ему теперь было нужно — это выиграть время.

И он продолжал давать из подпольного бункера самые зверские приказы своим солдатам. Юношей из Гитлерюгенд — часто это были еще дети — призывали на войну. И старые мужчины, которые давно уже не годились в солдаты, должны были воевать. Каждый, кто только мог держать оружие в руках.

Приближаясь к концу, война становилась все более жестокой. Немцы продолжали безжалостно властвовать в оккупированной Голландии. К борцам Сопротивления, которых им удавалось арестовать, милости не проявляли.

В нелегальных газетах появлялось все больше оптимистичных новостей, но в ежедневной жизни из этого мало что было заметно. Жизнь была серой, и многим угрожала голодная смерть.

Но более всего Фрека пугали сообщения о зверских преступлениях фашистов в концентрационных лагерях, где они жестоко издевались над пленными и заставляли их так тяжело работать, что люди умирали на ногах. Только после войны Фрек узнает, что все было гораздо хуже, чем он мог представить себе в самых кошмарных снах.

Каждый раз он вновь видел перед собой полное отчаяния лицо Салли. Тогда ему становилось так плохо, будто он должен был задохнуться.