Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица (текст оригинала)

— Он тоже в фабзавуч собирается, — крикнул Генка, — я знаю, а потом поступит в Коммунистический университет!..

— Брось ты, Генка! — перебил его Миша.

— Да, — покачал головой Константин Алексеевич,— далеко вы прицеливаетесь… А я думал, Миша, ты будешь девятилетку кончать.

— Не знаю, — нехотя ответил Миша, — маме трудно…

— Его не отпустят, — сказал Слава: — он первый ученик.

— Учиться буду, вечерами… — сказал Миша. — Очень многие комсомольцы днем работают, а вечером учатся. В общем, там видно будет.

Он посмотрел на часы, обрамленные бронзовыми фигурами. Взгляд его поймал мгновенное движение большой стрелки, дернувшейся и застывшей на цифре «девять». Без четверти двенадцать. Мальчики стали собираться домой.

— Ну-ну,— весело сказал Константин Алексеевич, пожимая им на прощанье руки, — а на меня не сердитесь. Уж я-то желаю вам настоящей удачи.

Пришел ответ адресного стола. «На ваш запрос сообщаем, — говорилось в нем, — что для получения справки об адресе нужно указать год и место рождения разыскиваемого лица».

— Поди знай, где и когда родилась эта самая Мария Гавриловна! — сказал Генка.— Нет, надо ехать в Питер.

— Успеем в Питер,— сказал Миша, — а этот ответ— чистейший бюрократизм и формализм. Напишем секретарю комсомольской ячейки.

Они сочинили такое письмо:

«Петроград, адресный стол, секретарю ячейки РКСМ. Дорогой товарищ секретарь! Извините за беспокойство. Дело очень важное. До войны 1914 года в Петрограде, на улице Мойке, дом С. С. Васильевой, проживали гражданин Владимир Владимирович Терентьев, его жена Ксения Сигизмундовна и мать Мария Гавриловна. Пожалуйста, сообщите, живут они там или куда переехали. Не все, конечно, потому что Владимир Владимирович взорвался на линкоре, а мать и жена, наверно, живы. Мы уже запрашивали, но от нас требуют год и место рождения, что является чистейшим бюрократизмом. Вам, как секретарю РКСМ, нужно обратить на это самое серьезное внимание и выжечь каленым железом. С пионерским приветом Поляков, Петров, Эльдаров».

Ребята отправили письмо и стали дожидаться ответа.

Приближался конец первого полугодия. Ребята много занимались, да и в отряде хватало работы. Не было почти ни одного свободного вечера. Работа в подшефном детском доме, занятия в мастерских Дома пионеров, сбор звена, заседание учкома, комсомольский день (мальчики уже не пропускали ни одного открытого собрания ячейки), кружки занимали всю неделю. А в воскресенье с утра проходил общий сбор отряда. Кроме того, Мишино звено переписывалось с пионерами Хемшица в Германии,пионерами Орехово-Зуевского района и с краснофлотцами.

А ведь надо было еще раза два — три в неделю побывать на катке.

Ребята приходили на каток вечером, торопливо переодевались на тесных скамейках и, став на коньки, несли свои вещи в гардероб. Коньки деревянно стучали по полу, этот дробный стук речитативом выделялся в общем шуме раздевалки, окутанной клубами белого морозного воздуха, врывающегося с катка через поминутно открываемые двери.

Взрослые конькобежцы раздевались в отдельной комнате. Они выходили оттуда затянутые в черные трико. Ребята с почтительным восхищением шептали: «Мельников… Ипполитов… Кушин…»

Пятна фонарей освещали снежные полосы на льду. По кругу двигались катающиеся, странные в бесцельности своего движения. Они двигались толпой, но каждый ехал сам по себе, в одиночку, парами, перегоняя друг друга. Новички ехали осторожно, высоко поднимая ноги, неуклюже отталкиваясь и двигаясь по инерции.

Все ребята ездили на «снегурочках», «нурмисе», и только один Юра Стоцкий — на «норвежках».

Одетый в черный вязаный костюм, он катался только на беговой дорожке, нагнувшись вперед, заложив руки за спину, эффектно удлиняя чрезножку на поворотах. Всем своим видом он показывал полное пренебрежение к другим ребятам.

Миша и Слава не обращали внимания на Юру, но Генка никак не мог спокойно переносить Юрино высокомерие и однажды, выехав на круг, попробовал гоняться с Юрой. Генка ездил на коньках очень хорошо, лучше всех в школе, но разве мог он на «снегурочках» угнаться за «норвежками»! Он позорно отстал от Юры на целых полкруга.

После этого случая все начали дразнить Генку. Ездили за ним и кричали:

— Эй, валенки, даешь рекорд!

Генка с досады перестал посещать каток, по улицам на коньках тоже не бегал. Он ходил мрачный и однажды объявил Мише и Славе, что приглашает их прийти к нему в субботу на день рождения. Мальчики удивились:

— С собственным угощением?

— Угощение мое, подарки ваши.

В субботу вечером друзья пришли к Генке и изумленно вытаращили глаза при виде праздничного стола. На краю его свистел струйками пара самовар с расписным чайником на верхушке. В середине были расставлены тарелки с различным угощением: ломтики сала, вареники в сметане, пирожки и монпансье. По бокам стояло шесть приборов. У стола хлопотала Агриппина Тихоновна.

— Вот это да! — протянул Миша. — Ай да Генка!..

— Ничего особенного,— небрежно произнес Генка.— Прошу…— Он театральным жестом пригласил их к столу.

— Что ты, Геннадий, сразу к столу приглашаешь,— сказала Агриппина Тихоновна, — еще гости должны прийти.

— Кто? — спросили мальчики.

Генка покраснел:

— Мишка Коровин, а больше никто, ей-богу никто.

— А это для кого? — Миша показал на шестой прибор.

— Это? Ах, это… Это на всякий случай, мало ли… вдруг кто-нибудь придет…

— На какие капиталы ты все это оборудовал? — спросил Миша.

Генка ухмыльнулся:

— Это уж дело хозяйское… — Он повернулся к Агриппине Тихоновне, но не успел остановить ее.

— Отец прислал, — сказала Агриппина Тихоновна. — Я говорю: тебе, Геннадий, этих продуктов на месяц хватит, а он и слушать не хочет — давай на стол, и дело с концом. Весь в отца! — добавила она не то с осуждением, не то с восхищением.

— Даже конфеты прислал,— сказал Миша.

— Нет, — сказала Агриппина Тихоновна, — монпансье Геннадий сам купил: коньки-то он продал…

— Тетя! — закричал Генка.— Ведь я вас просил!..

— Чего уж там… — отмахнулась Агриппина Тихоновна. — Оно и лучше: валенок не напасешься.

— Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки,— сказал Миша,— то я бы к тебе в гости не пришел.

— Я и без коньков проживу, — мотнул головой Генка. — Подумаешь, «снегурочки»! Поступлю в фабзавуч — «норвежки» куплю. Ты ведь тоже свою коллекцию марок продал. А? Зачем?

— Нужно было,— уклончиво ответил Миша.

— Я знаю,— сказал Генка,— ты на кожаную куртку копишь. Хочешь на настоящего комсомольца походить.