Валерий Гусев - Грабеж средь бела дня

Затаив дыхание, мы приступили к эксперименту. Я подложил под журнальную страничку с неявным текстом копирку, а под нее чистый лист.

Алешка достал из сумки платяную щетку и с нажимом, но осторожно прогладил вмятинки слов и цифр.

– Все, – сказал он. – Давай смотреть.

Я с волнением вытащил чистый лист. Эксперимент (точнее – экспертиза) нам удался. Чистый лист уже не был чистым. На нем явственно отпечатались несколько строк. К сожалению, они вкривь и вкось наложились друг на друга и разобрать текст было непросто. Однако кое-что удалось прочесть сразу. Кроме уже знакомых «Лесная, 6» и «…генерала… пер… просп…» легко просматривались другие слова и несколько рядов цифр – номера телефонов, скорее всего.

Когда мы обработали таким образом все три журнала, то получили семь совершенно четких адресов и четыре сомнительных. Там были обрывки названий улиц, но мы надеялись восстановить их полностью.

– Дома разберемся, – сказал Алешка, убирая в сумку бумаги и щетку.

Мы уничтожили следы своей деятельности и поставили журналы на место.

– Все? – спросил я.

– Не-а, – сказал Алешка.

– А что еще? – мне не терпелось поскорее убраться из учительской. Я ведь даже легально заходил в нее с большой неохотой – приятных сюрпризов от нее никогда не ждал. А уж тайком, да еще с гранатой… – Ну, что там еще? – торопил я Алешку.

– А еще, – ответил он, – совершим заодно героический поступок. – И он забрал гранату из выдвинутого ящика директорского стола.

Вот тут я его сразу понял. Что и говорить – умеет красиво жить Алешка. Одним разом и следы преступления уберет, и в герои дня вылезет. Ну и я в стороне не останусь. К чужой славе примажусь.

Мы пулей пролетели по коридору, скатились по лестнице, отдышались у дверей и осторожно и торжественно, затаив дыхание, вышли на школьное крыльцо.

Сначала кто-то из учителей ахнул во весь голос, кажется, Любаша. А потом, когда все разглядели в Алешкиных ладонях зеленое железо гранаты, раздался дружный вздох, плавно перешедший в оглушительный визг.

Алешка медленно спускался по ступеням, освобождая родную школу от опасности, а я бережно поддерживал его под локоть.

По мере нашего продвижения школьный народ, постепенно отступая и расступаясь, освобождал для нас пространство двора. Перед нами раскрылся коридор, ограниченный застывшими фигурами и бледными лицами с открытыми ртами.

Тут уж мне стало немного стыдно. И я уже немного пожалел, что пошел на такое легкомыслие. Тем более что впереди возникло непреодолимое препятствие в виде нерушимой фигуры отставного подполковника, бывшего командира 107-го стрелкового полка.

Мы остановились. А директор шагнул вперед, вплотную к Алешке, протянул руку, и граната исчезла в его широкой ладони. Которую он сжал в кулак.

– Не бойтесь, она не взорвется, – шепнул Алешка.

– Сам вижу, – шепнул в ответ директор, опустил гранату в карман и гаркнул на весь школьный двор хорошо поставленным командирским голосом:

– Отбой тревоги! Разойдись по рабочим местам!

И повернулся к нам:

– А вы оба-два за мной шагом марш! – И строевым шагом направился в свой кабинет.

Там директор, не теряя времени, снял телефонную трубку и набрал известный двузначный номер:

– Милиция… – начал он, но тут же, повинуясь сигнализации, которую Алешка послал ему всеми своими глазами, правильно среагировал и, пробормотав: «Извините, ошибся», положил трубку.

А в моей голове за несколько секунд пронесся целый вихрь мыслей. И наш директор, которого вся школа за его спиной потихоньку считала грубым и нечутким солдафоном, вдруг открылся мне совсем с другой стороны. Армия, оказывается, наложила на него очень правильный отпечаток: приучила к дисциплине и ответственности за подчиненных людей и научила принимать правильные и быстрые решения в критических ситуациях. И рисковать собой, чтобы риску не подвергались другие. Особенно – дети.

А то, что он сразу не заметил, что граната не настоящая, тоже говорит в его пользу. Ему в этот момент было не до того. Ему в этот момент подумалось о целой тысяче школьников и взрослых, которые оказались в опасности…

Глубокое раскаяние охватило меня. И Лешку, похоже, тоже.

Директор достал из кармана гранату и положил ее перед собой:

– Ваша работа?

Мы переглянулись и молча кивнули. – Дурацкая шутка.

– Это не шутка, – пролепетал я.

– Ты прав. Это проступок. За который придется отвечать. Перед строем. Хорошо еще, что обошлось без милиции. Без МЧС. Без «Скорой помощи» и пожарных. Без саперов.

Его слова падали на наши головы, как кирпичи со стройки.

– У нас… это… смягчающие обстоятельства, – буркнул Алешка.

Пришлось все рассказать.

Директор выслушал нас внимательно, сделал какие-то пометки в настольном календаре и шлепнул ладонью по столу:

– Все! Каждый должен заниматься своим делом. Ваше дело – учиться, учиться и учиться. А дело милиции…

– Милиции надо помогать, – осмелел Алешка. – А то ее все только ругают. А вы, Семен Петрович, еще меня подозрили…

– Заподозрил, – поправил директор. – Виноват, исправлюсь. Ты хоть и двоечник, но относительно честный человек. Можете идти. – И он, катнув гранату по столу, достал свой любимый кроссворд.

– Извините нас, – вдруг буркнул сильно раскаявшийся, почти честный человек.

– Кругом! – скомандовал подполковник. – Марш в класс! Оба-два!

Мы повернулись и пошли. И услышали за спиной его ворчание:

– «Планета Солнечной системы» на букву «З».

– Глобус, – подсказал Алешка.

– Не помещается, – машинально ответил директор. – А, кстати, глобус починить и вернуть на место.

– Есть! – гаркнул Лешка и щелкнул каблуками.

Когда мы вышли из кабинета директора, мне стало просто противно за нас. Хуже нет, когда тебя хвалят за то хорошее, чего на самом деле ты не сделал. «Герои нового века!.. Отважные братья!.. Они не отступили!..»

За дверью учительской бушевал ровный устойчивый шум, вроде морского прибоя. Слитно гудели голоса, слышались отдельные выкрики, которые тут же дружно подхватывались и скандировались, и все опять сливалось в азартное многоголосье.

Мы вышли. Весь рекреационный зал был заполнен учащимися, среди которых несколько учителей пытались навести порядок. Прямо какой-то митинг на Васильевском спуске.

Когда мы появились в дверях, зал взорвался аплодисментами, свистом и воплями «Спартак» – чемпион!». Две девчонки подняли картонку, на которой были намалеваны две наши страшные рожи и написано: «Свободу героям 107-го мотострелкового полка!» А Пашка Веселовский держал над головой кусок ватмана. На нем была нарисована граната, перечеркнутая красной полосой, а рядом с ней дымящаяся незачеркнутая сигарета. И было внизу почему-то подписано: «С 8 до 16 часов».