Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

— Англия, — сказал купец.

— Никто никогда не слыхал о такой земле.

Тогда Эдвардс предположил:

— Инглитерра.

— А, — сказал один из придворных, — Лондро.

Лондон, таким образом, снискал известность бо́льшую, чем вся страна.

Турецкие купцы привозили свои товары из Леванта, в то время как суда английских мореплавателей ходили вдоль западного побережья Африки и восточных берегов Нового Света. В 1560-х годах сэр Джон Хокинс совершил три успешных путешествия к Африканскому континенту, где организовал злосчастную торговлю рабами, и, переплыв Атлантический океан, достиг Эспаньолы и испанских колоний Америки. В начале следующего десятилетия сэр Фрэнсис Дрейк [74] Ни Хокинс, ни Дрейк не были рыцарями. Елизавета пожаловала им рыцарское звание и право на обращение «сэр» в 1588 и 1581 гг. соответственно. предпринял три путешествия в Вест-Индию. Во время последней экспедиции, взобравшись на вершину горы на Панамском перешейке, он увидел великий Тихий океан. Так постепенно, шаг за шагом, разворачивалась карта мира.

В 1568 году было основано Общество королевских рудников для развития рудного дела и продажи меди, это же десятилетие ознаменовалось успешным началом производства оконного стекла и хрусталя. Англия обрастала предметами роскоши — по крайней мере, для тех, кто мог их себе позволить. Некоторые выражали недовольство «переизбытком ненужных товаров, привозимых в Лондонский порт», и даже Сесил сетовал на «излишек шелков, а также вина и специй».

В этом контексте интересно взглянуть на архитектурные чудеса Тюдоровской эпохи, многие из которых сохранились до сего дня. Для нее были характерны витые дымовые трубы и дубовые панели на стенах, эркерные окна со средниками и двускатные крыши головокружительной высоты. Еще одной отличительной чертой стал декоративный штукатурный потолок. Размеры и сложность конструкции окон были такими, что стали поводом для замечания об одном из больших домов елизаветинского времени, «Хардвик-Хаус — больше стекла, чем стен». Дворец Элтем и Хэмптон-Корт демонстрируют тюдоровские залы, увенчанные высокими потолками с открытыми стропилами. Жилые комнаты зажиточных дворян украшали шпалеры, портьеры и занавески. Высокие табуреты, мягкие стулья с чехлами, комоды, сундуки и буфеты служили неизменными предметами убранства. В большинстве комнат имелись подушки.

Тяга к роскоши росла на протяжении всего правления королевы Елизаветы. Из Нового Света привозили сахар и жемчуг, из Старого доставляли лимоны, гранаты и душистое мыло. В прежние времена никто не ел мяса в рыбные дни, а теперь жители Лондона насмешливо называли рыбу пережитком папизма. Уильям Кемден отмечал, что «наша избалованная нация» стала настолько богатой, что ее граждане ударились в «буйство пиршеств» и «показное строительство». Даже сельский пахарь, как писал Томас Лодж, «должен сегодня иметь широкий дублет по последней моде и подвязки из тонкого гранадского шелка». Тонкое кружево стало повальным увлечением жителей обоего пола; им украшали манжеты и гофрированные воротники-фрезы, фартуки и носовые платки. Мода на мужской и женский костюм, по крайней мере в Лондоне, была непостоянна, словно ветер. Надпись на одной деревянной гравюре, изображавшей полуобнаженного англичанина с парой портновских ножниц в руке, гласила: «Хочу надеть то, сам не знаю что». Сэмюэл Роулэндс, английский памфлетист XVI века, составил опись, куда вошли «французский дублет и немецкие чулки; меховая муфта, накидка, испанская шляпа, клинок из Толедо, итальянский воротник и туфля фламандского пошива».

В последние годы елизаветинского правления наблюдалась особенная экстравагантность в одежде. Появились новые шелка и бархаты; вошли в моду большие гофрированные воротники и юбки с фижмами. Сама королева после своей смерти оставила порядка трех тысяч платьев.

Промышленность Англии по темпам развития не уступала торговле. Капиталовложения в ткацкие станки, угольные печи и кузницы выросли, а парламент опубликовал несколько законов, направленных на стимулирование торговлей кожами. Для производства стекла и мыловарения требовалось больше угля. Производство чушкового чугуна троекратно возросло за тридцатилетний период.

В книге «Описание Англии» 1577 года Уильям Гаррисон дополнил повествование об этих переменах более частными подробностями. Одной из них было «огромное множество дымоходных труб, возведенных в последние годы», другой — «замена посуды, деревянных тарелок оловянными, а также деревянных ложек серебряными или жестяными». Бревна и глина уступили место камню и штукатурке. На смену соломенным тюфякам пришли перьевые матрасы, а поленья заменили подушками. Усиление более строгих протестантских тенденций пока не препятствовало расточительному материализму, столь характерному для елизаветинского общества. Этот исторический период можно по праву назвать первой светской эпохой.

В тюремном заточении Мария, королева Шотландии, дошла до полного отчаяния, что сделало ее еще более опасной. Она вступила в переписку с герцогом Норфолком, которая, как могло показаться, указывала на сговор против Елизаветы. Сама Елизавета, к тому времени услышавшая слухи о возможном брачном союзе, отчитала Норфолка за то, что он мог даже на секунду допустить такую мысль. «Неужели вы думаете, что я собираюсь жениться на ней, — ответил он, — на этой коварной женщине, прелюбодейке и убийце?» Он добавил, что Мария по-прежнему претендует на английский престол: «[Брак с ней] может облечь меня законным правом притязать на корону с вашей головы». Елизавета, к несчастью, была прекрасно осведомлена об этом обстоятельстве. В январе 1569 года королева отправила конфиденциальное письмо Марии, в котором написала: «Не все те, кто клятвенно заверяет ваших слуг в своей к вам любви, истинно любят вас. Самонадеянность не приведет вас ни к чему хорошему. Не будьте слепы к обстоятельствам и не думайте, что я слепа. Если вы мудры, то вы поймете мои слова».

Союз консервативных членов совета выразил готовность содействовать союзу Марии и Норфолка; это гарантировало бы самое эффективное решение династической проблемы престолонаследия. Брак между Марией и Босуэллом легко можно было аннулировать, учитывая то, что самому Босуэллу вскоре предстояло сесть в датскую темницу без единого шанса на побег. В мечтах заговорщики представляли, как Марию провозгласят наследницей, а протестантские мятежники в Европе полностью лишатся поддержки. Их политика представляла собой прямую противоположность проводимой Сесилом, чье недоверие к Марии было столь же сильно, как и питаемое им отвращение к европейским папистам. Советники нашли неожиданного союзника в графе Лестере, затаившем злобу на Сесила за то, что тот разрушил его матримониальные планы брака с королевой.