Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Лагерь восставших охватило смятение, и, когда Роберт Кет предложил встретиться с Дадли, сторонники не захотели отпускать его от себя. Вслед за тем Джон Дадли обстрелял Норидж; пробив опускную решетку крепостных ворот, его солдаты принялись кружить по улицам с мечами наголо. Рыцари и дворяне целовали друг у друга лезвие меча, предварительно выхватив его из ножен, что, по словам летописца Рафаэля Холинсхеда, представляло собой «древний обычай, к которому прибегали воители в минуту смертельной опасности». Джон Дадли направился на рыночную площадь, где расположилось большинство повстанцев, и немедленно повесил сорок девять человек Роберта Кета; виселица развалилась, не выдержав такого скопления тел. Мятежники разделились на три группы и бежали, изрыгая проклятия в адрес королевской армии.

Поскольку большая часть города была в огне, а запасы — на исходе, Роберт Кет решил, что лучше перенести лагерь из Маусхолд-Хит в более защищенную местность Дассиндейл к востоку от Нориджа. Пленных дворян он прихватил с собой на случай, если они пригодятся для переговоров. На следующее утро Джон Дадли со своей армией направился в Дассиндейл, где мятежникам предложили помилование. Они отказались. После беспорядочной предварительной стычки в дело пошла артиллерия, и повстанцы дрогнули, а Джон Дадли направил своего коня в гущу мятежников; наиболее выдающиеся из них, включая Роберта Кета, бежали с поля боя. Оставшиеся начали строить баррикады из попавшихся под руку телег и повозок; им грозила практически неминуемая смерть — если не на поле боя сейчас, то на виселице впоследствии, однако Джон Дадли вновь пообещал им амнистию. Очевидно, он сам вышел к мятежникам, чтобы уверить их в своих словах: если они смирятся и сложат оружие, то будут прощены. Большинство повстанцев ухватилось за эту последнюю возможность с криками: «Боже, храни короля Эдуарда! Боже, храни короля Эдуарда!» К середине дня сражение было окончено; бездыханные тела двух тысяч восставших остались на поле боя.

Роберт Кет, которого нашли скрывавшимся в амбаре на расстоянии тринадцати километров от места сражения, попал в плен. На следующий день его под вооруженной охраной отправили в Норидж, где было повешено 300 непокорных мятежников. Самого Кета, закованного в цепи, после суда в Лондоне в конце концов повесили на стене Нориджского замка. В 1949 году на месте его казни установили памятную доску с такой надписью: «В знак уважения и восстановления доброго имени посвящается выдающемуся отважному вождю английского народа в долгой борьбе за свободу и справедливость и против жизни в рабских условиях».

Однако в свое время фигуру Роберта Кета воспринимали куда более неоднозначно. Когда-то он был арендатором у Джона Дадли, и ходили слухи, что они вместе замышляли свергнуть регента. В частности, военный казначей посылал Кету деньги. Поговаривали, что леди Мария была замешана в заговоре. Однако его основные участники, если и действительно являлись таковыми, успешно замели после себя все возможные следы. История эта темная и неясная. И если мы можем привести хронику более значительных событий того времени, то частные дела остаются невидимыми для наших глаз. Видя лишь тени и очертания фигур — льстеца, прячущего под плащом нож, интригана с открытым денежным мешком, — мы не можем сделать никакого вывода.

Пусть мятежи и были подавлены, их повсеместное распространение деморализовало правительство регента. Герцог Сомерсет действовал непоследовательно, в одном случае пытаясь пойти навстречу недовольным, а в другом — полагаясь на грубую силу для их подавления; прибегая то к умиротворению, то к насилию, он приобрел себе репутацию человека слабого и одновременно жестокого. И если было ясно, что реакция герцога Сомерсета и его коллег отличается непоследовательностью, столь же очевидной представляется слабость и неуверенность, проявленная руководством Девона и Норфолка. То, что главный магнат Восточной Англии герцог Норфолк с 1546 года был заключен в Тауэре по обвинению в государственной измене, ничуть не улучшало ситуацию. Пожалуй, показательно, что леди Мария, крупнейший землевладелец Норфолка, едва ли попыталась что-либо предпринять, чтобы остановить беспорядки.

В этот момент на первый план вышел Джон Дадли, граф Уорик; хотя его считали другом и коллегой герцога Сомерсета, в политике, как говорится, победитель получает все. В годы правления Генриха граф успешно сражался в Шотландии и Франции; теперь же его репутация военачальника получила новое подтверждение благодаря победе над мятежниками в Норфолке, где он, в отличие от герцога Сомерсета, лично участвовал в сражениях. Осмотрительный и дальновидный Джон Дадли избегал высокомерия и придерживался примиренческого подхода.

Вернувшись в Лондон во главе победоносной армии, он практически взял управление городом в свои руки. Такая власть теперь подталкивала его к дальнейшим действиям. Было очевидно, что политика герцога Сомерсета потерпела фиаско. Утверждали, что регент зашел слишком далеко, пытаясь умиротворить повстанцев в самом начале; что, судя по ряду писем, отправленных им летом, он вплотную приблизился к сотрудничеству с мятежниками против «овцевладельцев». Пусть это и была всего лишь тактика ведения переговоров, подобно той, которую использовал Генрих VIII в случае с Благодатным паломничеством, тем не менее ее хватило, чтобы вызвать подозрения и неприязнь владевшего землей социального класса. Регента осуждали за легкомыслие и мягкость.

Существовали и другие свидетельства его неудачи. Установленное с помощью гарнизонов английское влияние в Шотландии слабело день ото дня. Летом становившийся все сильнее король Франции Генрих II объявил Англии войну и начал осаду английской колонии в Булони. Кроме того, у него в руках находилась юная королева Шотландии, его будущая невестка, и король, очевидно, намеревался присоединить ее страну к собственным владениям. Начиная с восстания на родине и заканчивая провалом за границей, все свидетельствовало о просчетах герцога Сомерсета в руководстве страной.

Итак, по возвращении в Лондон Джон Дадли вновь начал плести интриги, консультируясь с наиболее влиятельными членами тайного совета. Вскоре о предложении свергнуть герцога Сомерсета сообщили леди Марии и, что весьма вероятно, попросили ее принять участие в заговоре; была даже возможность, что на некоторое время ее назначат регентом в связи с юным возрастом короля. Общаясь с консерваторами, Джон Дадли, впрочем, заискивал перед реформаторами. Члены тайного совета объединились против регента.

Главные члены совета направили Эдуарду письмо, в котором перечислили свои доводы в пользу низложения герцога Сомерсета. Он стал слишком «высокомерен и заносчив»; привык «уязвлять тех из нас, кто открыто высказывает свое мнение»; ведет себя «самовольно и надменно»; своими прокламациями и проектами довел народ «до такой вольности и дерзости, что тот не ограничился учинением восстаний и мятежей по всей стране»; и наконец, в самый разгар всех этих бесчинств он продолжает строительство «четырех или пяти неслыханных по своей роскоши резиденций» для личного пользования.