Питер Акройд - Основание. От самых начал до эпохи Тюдоров

Если представить, что король знал или мог предсказать судьбу новорожденного принца Уэльского, то его горе можно понять. Два месяца спустя к Генриху пришли старшие члены Королевского совета, но «не смогли получить ни слова, ни знака».

В отсутствие лидера Королевский совет был вынужден обратиться к герцогу Йоркскому; согласно постановлению парламента, он больше не был наследником престола, но был самым знатным аристократом королевства. Йорк не забыл и не простил ничего; он возвратился в Лондон, но сердце его было полно злобы. Его главный враг Сомерсет был заключен в Тауэр по обвинению в том, что сдал английские владения во Франции. Также Йорк заявил, что Сомерсет, как и король с королевой, фактически пытались изолировать его и заставить молчать. Маргарита Анжуйская всегда противостояла Йорку, но ее неприязнь стала гораздо более ощутимой, когда показалось возможным, что Йорк займет место ее малолетнего сына. Здесь и зародились ростки предстоящей кровавой распри. Королева превратила Йорка во врага, поскольку обращалась с ним соответственно. Она выпустила билль, который даровал ей власть управлять страной и назначать главных чиновников государства, но в марте 1454 года Йорк был объявлен лордом-протектором королевства.

Для присмотра за больным королем назначили пять врачей. Считалось, что голубиный помет, нанесенный на подошвы его ног, вызовет исцеляющий сон. Молоко было очень полезно при меланхолии. Но употребление в пищу фундука расстраивало мозг. При этом зеленый имбирь улучшал память. Медленно и постепенно к Генриху возвращалось сознание. Сообщалось, что «король хорошо поправляется, и идет на поправку с Рождества… Днем в понедельник к нему пришла королева и принесла с собой лорда-принца; тогда он спросил, как зовут принца, и королева ответила, что его имя — Эдуард; тогда король сложил руки на груди и возблагодарил Господа. Он сказал, что до этого времени он не знал, кто он такой, не знал, что ему говорят, и не знал, где находился с тех пор, как заболел… Он сказал, что теперь чувствует на себе милость всего мира…».

Не ясно, удалось ли королю полностью оправиться от своей болезни; по докладам о его состоянии в последующие годы можно предположить, что в какой-то степени он оставался слабоумным. Протекторату Йорка пришел конец. Он передал свои обязанности королю во дворце в Гринвиче; Сомерсет был освобожден из Тауэра и вернулся в ряды сторонников монарха. Также Генрих теперь с радостью вернул в свой совет заклятых врагов Йорка; король вел себя скорее как лидер фракции, а не как правитель страны. Вполне естественно, что Йорк считал, что ему угрожает опасность. Он чувствовал необходимость нанести упреждающий удар, но при этом начал конфликт, который вошел в историю под названием Войны Алой и Белой розы.

В отсутствие мужа Маргарет Пастон решила напасть на тех, кто выгнал ее из поместья в Грэшеме, — об этом преступлении было упомянуто в предыдущей главе. Она обратилась к мужу, чтобы он прислал пистолеты, арбалеты, луки и топоры; ее слуги надели доспехи. В том же письме она просит фунт (450 граммов) миндаля, фунт сахара и какой-нибудь материи, чтобы сшить накидки для детей. Обычная жизнь продолжалась, даже когда люди сталкивались с насилием. Или можно сказать, что насилие было таким же обычным и незначительным, как миндаль или сахар.

Иногда предполагают, что в XV веке эмоции выражали иначе по сравнению с тем, как это делают в наше время. Но где проходит граница, если она вообще существует? В письмах Пастонов мы можем обнаружить утонченную выразительность, которую не всегда можно обнаружить в записях современной речи. О слугах Пастонов мы узнаем, что «они грустные [серьезные] и благоразумные люди, правда, один из них, лысый по имени Уильям Пенни, настолько же хорош, насколько бывает любой человек, пришедший на землю, если не считать того, что он немного — как я понимаю, совсем немного — выпивает. Но он не дебошир и очень вежлив…». Очевидна также огромная практичность и проницательность. «Джон Осборн льстит мне, — писал Джон Пастон, — потому что занял у меня денег. Так что теперь при продаже леса трудно будет ему доверять. Он нуждается». В другом письме мы узнаем, что один человек «сказал всего несколько слов, но я почувствовал, что он злобно настроен по отношению к пастору и к вам, но следит за своим языком».

Во многих отношениях этот мир был жесток и полон угроз. «Я молюсь, чтобы вы были осторожны, когда выходите из дома, если он будет здесь, потому что он жестокосердечен». О значении последнего слова можно только гадать, оно навсегда вышло из употребления. Один муж был уверен, что у его жены ребенок не от него. «Я слышал, как он говорил, что, если она придет к нему просить прощения, он должен отрезать ей нос, чтобы она поняла, кто она такая, а если он увидит ее ребенка, то, как он сказал, убьет его». Разумеется, вполне возможно, что все эти слова были пустыми угрозами. В тот период можно обнаружить склонность к преувеличениям. Джон Пастон пишет о графе Арране, что «он самый храбрый, благородный, мудрый, добрый, дружелюбный, независимый, великодушный и щедрый рыцарь».

Также можно найти в этих письмах и юмор, и иронию. Когда один из сыновей Пастона подхватил простуду в сыром Норвиче, он писал: «Я никогда не был так хорошо вооружен для войны, как сейчас вооружился против своей простуды». Смирение и безропотность были знакомой темой. «Стало быть, если это продолжится, то я не погублен, как и мы все, а при ином обороте дела…» Все это означает только одно: если мы все погибнем, то пусть так и будет. Были в письмах и эффектные фразы, такие как «Я знаю, какое у тебя доброе сердце», и саркастические выражения, например: «Эта страна великолепно расположена», «И вот стою я перед тюремщиком, закованный в кандалы», «О, это просто тошнотворный мир!». О несдержанном человеке говорили, что «он может ужалить». Хвалить своего врага иногда было просто необходимо, потому что «человек должен порой ставить свечку дьяволу». Towards me писали как to me-wards .

Синтаксис часто был сложным и перегружен такими выражениями, как «сего ради», «настолько, что» и «в вышеуказанном»; предложения сплошь и рядом были длинными и витиеватыми, но в них чувствовалась энергия или искренность выражений, которая вела рассказ вперед. Замысловатые конструкции, снабженные на каждом шагу двойными отрицаниями, позволяют сделать предположение об очень формализованном мире, оживленном настоящей борьбой за выживание. Это придает переписке срочность и безотлагательность.

Сам статус семьи Пастон указывает на социальные изменения. Клемент Пастон был женат на крепостной женщине (хотя из-за некоего средневекового парадокса она стала наследницей своего брата, который был поверенным), ему принадлежала только маленькая ферма в Норфолке; благодаря своим сбережениям, а также займам Клемент сумел послать своего сына Уильяма в Итонский колледж. В свою очередь, Уильям Пастон стал юристом и был назначен судьей в суд общих тяжб. Хотя официально его мать была из вилланов, он женился на девушке из семьи джентри. Следующее поколение Пастонов само превратилось в джентри, а мужчины стали рыцарями шира. За три поколения семья изменилась. Это можно считать характерной чертой английского общества.