Марианна Басина - На брегах Невы [без иллюстраций]

После смерти Александра I в его кабинете в Царском Селе был найден донос на тайное политическое общество «Союз Благоденствия». В доносе говорилось:

«Кажется, что наиболее должно быть обращено внимание на следующих людей:

1) Николая Тургенева, который нимало не скрывает своих правил, гордится названием якобинца, грезит гильотиною и, не имея ничего святого, готов всем пожертвовать в надежде выиграть всё при перевороте. Его-то наставлениями и побуждениями многим молодым людям вселён пагубный образ мыслей».

Одним из таких молодых людей был Александр Пушкин.

Живой, непоседливый, ребячливый Пушкин как-то сразу взрослел в присутствии «хромого Тургенева». Почитал его как учителя. А учитель твердил: стыдно тратить свой дар на элегические ахи и охи, воспевать мнимые горести, несчастливую любовь, когда на всём несоизмеримом пространстве России — от Петербурга до Камчатки — раздаётся стон народа…

Пушкин пробовал защищаться:

Но слова Тургенева западали в душу. Он был прав…

Как раз в это время Сергей Тургенев сделал такую запись в своём дневнике: «Мне опять пишут о Пушкине, как о развёртывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность и вместо оплакиваний самого себя, пусть первая его песнь будет: Свободе».

Николай и Сергей Тургеневы были единомышленниками.

Запись Сергея Тургенева сделана 1 декабря 1817 года. А меньше чем через месяц случилось следующее.

В тот декабрьский вечер у Николая Тургенева собрались, как обычно, его друзья — «высокоумные молодые вольнодумцы». Был среди них и Пушкин. И вот кто-то из присутствующих подвёл его к окну и шутливо предложил написать стихи о Михайловском замке. Из окон квартиры Тургеневых замок был прекрасно виден. Братья жили на Фонтанке близ Летнего сада.

Михайловский замок… Последнее убежище сумасбродного тирана Павла I. История этого замка была зловеща и романтична. Вечно терзаемый подозрениями и страхами, Павел нигде не чувствовал себя в безопасности. Поэтому и повелел он в самом центре Петербурга возвести замок-крепость, окружённый рвом. Проект начертил гениальный Василий Баженов, строил замок архитектор Винченцо Бренна. Но это угрюмо-величавое здание недолго служило убежищем Павлу. По странной иронии судьбы именно здесь, за неприступными стенами, был задушен тиран.

Тема тирана и народа… Пушкин думал о ней. Недавно, когда они с гусаром Кавериным проезжали ночью мимо Михайловского замка, Каверин тоже посоветовал написать о замке стихи. И теперь опять…

Ну что ж, он попробует.

Пушкин вскочил на длинный стол, что стоял у окна, растянулся на нём, взял перо и бумагу…

Строки рождались как бы сами собой. Очевидно, они уже жили где-то в глубине его сознания и теперь лишь вырвались наружу. Это были уже не элегические вздохи. Гнев и возмущение водили его пером. Чем он дольше писал, тем сильнее воодушевлялся. Им овладел тот знакомый душевный подъём, та наивысшая сосредоточенность, которая и есть вдохновение. Он писал, писал…

За каждой из этих строк стояла жизнь. Действительная жизнь Российской империи. Пушкин видел безжалостные лица господ, тиранящих своих крепостных, жадные руки властей, тянущиеся за взятками, и всюду — сверху донизу — всеобщее попрание законов.

Россия задыхалась в «сгущённой мгле предрассуждений», то есть предрассудков и религиозных суеверий.

Эта «сгущённая мгла» проникала и сюда, в квартиру братьев Тургеневых.

Бывая здесь, Пушкин постоянно слышал заунывное церковное пение, доносившееся со двора. Дом, где жили Тургеневы, принадлежал любимцу царя министру духовных дел и народного просвещения князю Голицыну. Александр Иванович, служа под начальством Голицына, получил в этом доме квартиру.

Странное министерство, которое возглавлял Голицын, Карамзин метко назвал «министерством народного затмения».

«Затмевать» князь Голицын умел. «У князя Александра Николаевича, — рассказывал о нём Ф. Ф. Вигель, — была одна из тех камергерских пустопорожних голов, которые император Александр, наперекор природе и воспитанию, хотел непременно удобрить, вспахать, засеять деловыми государственными идеями. Это лужочки, которые весьма удобно покрываются цветами; но на неблагодарной почве их посади семена полезных овощей, и они почти всегда прорастут дурманом».

Александр I был не так наивен, как казалось Вигелю. Он прекрасно знал Голицына и знал, что тот, начальствуя одновременно над учёными и попами, заставит учёных подчиняться попам.

Министр просвещения был помешан на религии. В своём доме на Фонтанке он устроил настоящую церковь, богато украшенную и мрачную, где всё имело особый таинственный смысл. Отсюда и доносилось в квартиру Тургеневых церковное песнопение.

Рядом с церковью помещалась личная молельня Голицына. Она состояла из двух каморок с наглухо заложенными окнами. Сюда не проникало извне ни единого луча света, но было слышно всё, что происходило в церкви. В первой каморке сурово глядели со стен тёмные лики угодников и святителей, слабо озарённые огнями нескольких лампад. Во второй каморке лампад не было. Там горело сделанное из красного стекла изображение человеческого сердца. В нём пылал неугасимый огонь. Оно казалось раскалённым и кровавым светом освещало подобие гроба, которое стояло тут же, у подножия огромного деревянного креста. Гроб, крест, кровавый свет — всё было рассчитано на то, чтобы поразить воображение. Здесь с Голицыным, случалось, молился и царь.

Слабохарактерный, вечно колеблющийся, склонный к меланхолии, Александр I ударился в мистику, уповая на потусторонние силы. Пушкин только диву давался, сколько развелось при дворе разных святош и кликуш. С их нелёгкой руки мистицизм как зараза расползался по Петербургу. В том же Михайловском замке, где был убит Павел, в квартире полковника Татаринова собиралась секта, которую возглавляла жена полковника — «пророчица» и «накатчица» Татаринова. В эту секту входил и Голицын. Её членом состоял и Мартин Пилецкий — бывший лицейский надзиратель, иезуит и ханжа, которого Пушкин и его товарищи выгнали из Лицея.