Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

Пушкин обошёл крепость по стенам и по валу, побывал в замке. Сверху, с высоты смотрел он на Днестр.

Замёрзшая гладь лимана уходила к самому горизонту. Лёд был некрепок и кое-где темнел разводьями и трещинами. На другом берегу (ширина лимана составляла девять вёрст) виднелся Овидиополь, по словам Кюрто, — жалкий скучный городок.

Овидиополь… Город, названный именем прославленного Овидия.

Недавно Пушкин, Липранди и Раевский от души потешались, прочтя в петербургском журнале, что знаменитый римский поэт Публий Овидий Назон был выслан из Рима в Аккерман и похоронен возле этого города. В этих местах Овидий отродясь не бывал. Его выслали на задворки Римской империи, в древний город Томы, что стоял в устье Дуная.

И всё же русские власти в конце XVIII века дали степному селению с маленькой крепостцой имя Овидиополь. Почему? Да, верно, потому же, почему новый город на Днепре нарекли Херсоном, хотя древний Херсонес находился в Крыму. Звучно. Знаменито. И наводит на мысль, что Россия наследует величие древних.

От поездки в Овидиополь пришлось отказаться. Зимой через лиман переправлялись раз в сутки и то при хорошей погоде. И с немалым риском из-за проталин и трещин. Их мостили досками. А чаще просто разгоняли лошадей и с разбега перескакивали, полагаясь на «авось пронесёт» и на божью волю.

Из Аккермана выехали вечером и на другой день к ночи увидели Дунай и Измаил. Вернее, не Измаил, а — Тучков. Так в честь его основателя генерала Тучкова, который жил тут же, назывался новый небольшой городок, построенный подле Измаила русскими солдатами.

Город Тучков, в отличие от Измаила, не имел в себе ничего восточного и построен был правильно, на европейский манер.

Остановились у знакомого Липранди — негоцианта серба Славича. Утром Пушкин со Славичем осматривал Измаил.

Измаил… Неприступная крепость, которую заставил покориться один лишь Суворов. По словам Липранди, Пушкину «подробности штурма… были хорошо известны».

В кампанию 1790 года, во время Второй турецкой войны, русским войскам и Черноморскому флоту предстояло занять левый берег Дуная. Для успеха операции непременно нужно было взять сильную и важную турецкую крепость Измаил. Она стояла над Дунаем на высоком, крутом, обрывистом берегу. С трёх сторон её защищал мощный вал с земляными и каменными бастионами, глубокий ров с водой. С четвёртой — широкий, в полверсты, Килийский рукав Дуная. Взять Измаил, недавно перестроенный французским и немецким инженерами по последнему слову военной техники, крепость с тридцатипятитысячным гарнизоном, казалось делом несбыточным. Но Суворов сказал: «Два раза русские подходили к Измаилу и два раза отступали от него, теперь в третий раз остаётся нам только взять город или умереть. Правда, что затруднения велики: крепость сильна, гарнизон — целая армия, но ничто не устоит против российского оружия». Суворов прибыл под Измаил и сразу приказал готовиться к штурму. Он привёз с собой тридцать лестниц, чтобы взбираться на стены, и тысячу фашин — связок камыша или хвороста, чтобы заполнить ими ров, и велел приготовить ещё и лестниц и фашин. Он приказал вблизи от русского лагеря насыпать вал и вырыть ров наподобие измаильских, и ночью скрытно учил солдат взбираться по лестницам на вал, переходить ров по фашинам и колоть чучела — неприятеля. Гарнизону Измаила послал ультиматум: «…24 часа на размышления для сдачи», а потом — штурм, смерть.

Посланец паши, принимавший письмо, сказал русскому офицеру:

— Скорее Дунай остановится и небо обрушится на землю, чем сдастся Измаил.

Но Измаил сдался…

Пушкин обошёл всю береговую часть крепости и сказал Липранди, что не может понять, как русский адмирал Де Рибас, его солдаты и матросы, подойдя на судах со стороны Дуная, смогли взобраться «на эту каменную стену»… Поистине Бессарабия — страна русской славы.

За день до отъезда — в Измаиле пробыли три с лишним дня — Липранди сказал Пушкину, что его «неотменно пожелал видеть» основатель города Тучкова пожилой генерал Сергей Алексеевич Тучков. Пушкин познакомился с Тучковым в Кишинёве, где тот бывал наездами. Теперь генерал сам явился к Славичу «на щи» и очаровал Пушкина своим умом и любезностью. После обеда пригласил его к себе, обещая «что-то показать».

Пушкин охотно принял приглашение. Тучков интересовал его как свидетель важных событий.

В 1812 году в русской армии дрались с Наполеоном четыре брата Тучковы. Все генералы, и все — храбрецы. Сергей Алексеевич был Тучков второй.

Ещё задолго до этого Тучков второй сражался со шведами и турками, воевал на Кавказе, совершил немало подвигов, за что был представлен к наградам, которые почему-то не всегда получал. Уже девятый год несправедливо обвинённый и отданный под суд (ни одна комиссия не признала его виновным), Тучков «в сильной опале» жил отшельником в Измаиле.

Имелось одно обстоятельство, скрашивающее одиночество и вынужденный досуг, — Тучков был литератором. Он начал писать и печататься ещё в прошедшем, XVIII веке. Состоял в том же литературном обществе, что и Радищев, печатался в том же журнале — «Беседующий гражданин», что и автор «Путешествия из Петербурга в Москву» и, не без влияния последнего, писал обличительные стихи.

Екатерина II прикрыла «Беседующего гражданина», запретила литературное общество, куда входили Радищев и Тучков. Радищева сослала в Сибирь.

И вот теперь, через много лет опальный генерал рассказывал Пушкину про былые времена, показывал редкости — уцелевшие экземпляры запрещённых журналов и крамольную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» (она была сожжена) «первенца свободы» Радищева. И ещё — свои «Записки», над которыми работал и которые не надеялся напечатать, потому что уж очень нелестно он отзывался в них о царях. Тучков писал, что «природные свойства» Александра I, какою личиною он бы ни прикрывался, — неограниченное властолюбие, мстительность, злопамятность, недоверчивость, склонность к обману и «желание наказать выше законов».

«Венчанный солдат» Александр I в «Записках» Тучкова вставал как живой. «На другой день, — говорилось в рукописи, — пришёл я к разводу, который был собран в экзерциц-гаузе, то есть обширный зал, нарочно для обучения солдат построенный, потому что это было зимою. Зала сия недовольно светла, и я, войдя в оную, приметил в конце её человека, стоящего расширив ноги, на возвышении при камине. Он качался беспрестанно с ноги на ногу, как маятник у часов, и повторял беспрестанно слова: „раз-раз“ во всё время, как солдаты маршировали. Это продолжалось близко часа. Я, сочтя издали сего человека за простого солдата, спросил у двоюродного моего брата, служившего капитаном гвардии и тут случившегося: „Скажи мне, всегда ли вы ставите при маршировании особого человека, который бы беспрестанно вслух повторял голосом всякий шаг?“. — „Тише!“ — отвечал мне брат. — „Это сам император“».