Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

В Петербурге молодого украинца за литературные успехи (стихи его печатались в журналах) приняли в Вольное общество любителей российской словесности. В нём состояли его друзья — Кюхельбекер, Рылеев и Александр Бестужев. «Человек горячих чувств и пылкого ума», Туманский внушал им симпатию.

К Пушкину он относился с благоговейным восторгом, называл его «соловьём», «Иисусом Христом нашей поэзии», то есть её спасителем, провозвестником нового. Прочитав в сатире недавнего приятеля Пушкина Родзянки почти что донос на него, горячо возмутился. «Неприлично и неблагодарно, — негодовал Туманский, — нападать на людей, находящихся уже в опале царской и, кроме того, любезных отечеству своими дарованиями и несчастиями. Я говорю о неудачном намёке, который находится в сатире на Александра Пушкина».

Уезжая в Одессу, Туманский с радостью взялся за поручение Рылеева и Бестужева уговорить Пушкина участвовать в их альманахе «Полярная звезда».

«Милый Туманский, — писал ему Рылеев, — вижу, что прелестными пьесами нашего парнасского чудотворца „Полярная звезда“ обязана тебе… Обними и поцелуй Пушкина. Прилагаю к нему письма от Пущина и Дельвига. Проси об ответе. Твой Рылеев».

Пушкин добродушно трунил над излишней восторженностью приятеля, над страстью к светскому времяпрепровождению, но при этом его любил.

Туманский был «добрый малый». И всё же… Как не хватало Пушкину лицейских друзей, «единственного друга» (единственного в своём роде) Петра Чаадаева. И как обрадовала весть, что Кюхельбекер пытается получить место учителя в одесском Ришельевском лицее.

Лицей… Проходя мимо Ришельевского лицея, Пушкин замедлял шаг и прислушивался к молодым голосам, доносившимся из-за каменной ограды.

Лицей… Это слово имело магическое свойство вызывать отрадные воспоминания.

Правда, здешний Лицей не похож был на царскосельский. Устройство его Ришелье поручил иезуиту аббату Николю, и тот стремился сделать Лицей во всём чуждым России. Лишь в последние годы появились здесь русские преподаватели, обучающие не на французском, а на русском языке. Здесь царила рутина. С российской словесностью знакомились лишь по казённой хрестоматии.

Но свежие веяния проникали и сюда. Несмотря на запреты, лицеисты уже знали стихи Пушкина, которые «читали, перечитывали, переписывали, затверживали на память». «Некоторые из его не напечатанных стихов ходили у нас по рукам в рукописи, как запрещённые», — вспоминал бывший лицеист.

Не раз бывало, что, проходя мимо Лицея, Пушкин видел, как поспешно распахивались окна, высовывались стриженые головы и раздавался крик: «Пушкин идёт!»

Его знали в городе. «Дамы наперерыв зазывали его в свои домы, чтобы посмотреть на такую диковинку, которую называли „русским поэтом“».

А русскому поэту было здесь ещё более одиноко, чем в Бессарабии, в Кишинёве. Он звал сюда Вяземского: «Что если б ты заехал к нам на Юг нынче весною? Мы бы провели лето в Крыму, куда собирается пропасть дельного народа, женщин и мужчин. Приезжай, ей-богу веселее здесь, чем у вас на Севере».

Он писал Александру Ивановичу Тургеневу: «Теперь мне было бы совершенно хорошо, если б не отсутствие кой-кого».

Пушкину не хватало петербургских друзей. Без друзей он не умел быть счастливым.

В начале ноября 1823 года Пушкин писал Вяземскому: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница».

Он писал уже вторую главу «Евгения Онегина» и, уверившись, что работа идёт успешно, извещал о ней друзей. Работа действительно шла успешно. Начатую в Кишинёве первую главу романа он закончил в Одессе 22 октября и сразу без перерыва принялся за следующую. Написал её быстро — всего за полтора месяца. 8 февраля 1824 года приступил к третьей главе, закончить которую пришлось уже в Михайловском…

О своей новой работе известил Дельвига: «Пишу теперь новую поэму». Написал Александру Ивановичу Тургеневу: «Я на досуге пишу новую поэму, Евгений Онегин… Две песни уже готовы».

Пушкин придавал «Онегину» — главному предмету своих занятий в Одессе — особое значение. История современного молодого человека, «героя времени», начатая в «Кавказском пленнике», здесь должна была получить своё полное воплощение. И писать он её собирался по-новому. «Взглянул на мир я взором ясным…» Жизнь сурово развеяла романтический туман. Всё обрело чёткие очертания. Он задумал развернуть перед читателем разнообразные картины подлинной русской жизни без прикрас и во всей её полноте.

Зная, что роман его необычен, с нетерпением ждал суждений друзей. Друзья были далеко и пока что читал он отрывки Вигелю, приезжавшему в Одессу московскому литератору Раичу. Воспользовавшись тем, что в Одессу заехал Николай Раевский, мнением которого дорожил, дал прочесть и ему. Раевскому не понравилось, и они поспорили. Посылая с Раевским письмо брату в Петербург, Пушкин писал об «Онегине»: «Это лучшее моё произведение. Не верь Н. Раевскому, который бранит его — он ожидал от меня романтизма, нашёл сатиру и цинизм».

Даже такому искушённому читателю, как Николай Раевский, первые главы «Онегина» пришлись не по душе. Вместо элегических излияний, необычных характеров, возвышенных чувств, описаний роскошной природы — непринуждённый, порой насмешливый тон, простота и «пестрота», смешение «высокого» и «низкого»… Пушкин всегда прислушивался к мнению Николая Раевского, но на сей раз пренебрёг. «Онегин» слишком нов, поэтому и не сразу понятен.

Но каков бы он ни был, а в столицах уже шли о нём толки. Петербургские книгопродавцы, прослышав про него, уже предлагали Пушкину свои услуги для издания. И большие гонорары. «Слёнин предлагает мне за Онегина, сколько я хочу», — извещал Пушкин Вяземского. Книгопродавцы знали, как гремит имя Пушкина, с каким восторгом публика приняла «Кавказского пленника», как быстро раскупается недавно изданный в Москве «Бахчисарайский фонтан», и не боялись рисковать.

«Бахчисарайский фонтан» издавал по просьбе Пушкина его друг Вяземский. От услуг Гнедича (больно они накладны) пришлось отказаться. Вяземский показал себя умелым и бескорыстным издателем. Зная, как Пушкин нуждается в деньгах, постарался «вогнать цену» его поэмы «в Байроновскую», что и осуществил. Продал весь тираж целиком московским книгопродавцам за неслыханную в таких случаях сумму — три тысячи рублей, да ещё оговорил, что они уплатят и за печатание и за бумагу. Это вызвало большой шум в газетах и журналах. Газета «Русский инвалид» сообщала читателям: «Московские книгопродавцы купили новую поэму „Бахчисарайский фонтан“, сочинение А. С. Пушкина за 3000 рублей. Итак, за каждый стих заплачено по пяти рублей. Доказательство, что не в одной Англии и не одни англичане щедрою рукою платят за изящные произведения поэзии».