Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

«И что кортесы иль пожары?..»

Пушкин с волнением следил за событиями в Испании. Для него это случилось не где-то там за тридевять земель. Это пришла и его беда, она касалась его лично.

Какой надеждой была испанская революция, «испанский пример», заразивший чуть не всю Европу! Надеждой пожить в лучшем, изменившемся мире. И что же? Всё попрано, растерзано, раздавлено. Мракобесы торжествуют. Оголтелые попы внушают испанскому народу, что либералы — слуги дьявола. И народ им верит. Либералов хватают, вешают. Повешен выданный крестьянами председатель кортесов полковник Риего. Газеты уверяют, что испанский народ встречает французов как своих «освободителей».

Народ, народ, этот сфинкс, эта загадка… Как разгадать её? Какова его роль в неумолимом ходе истории? Кто он — серая безликая масса или… Там, в Испании, равнодушный к военной революции, он не защитил её. А если бы здесь, в России…

Разочарование, сомнения одолевали Пушкина. Неужто он прозрел, а то, былое — заблуждение

И что задевало ещё больнее, ещё больше мучило — недавно случившееся в Кишинёве. Кишинёвский разгром не шёл из головы. Владимира Раевского по-прежнему держали в Тираспольской крепости. Орлов тщетно требовал над собою формального суда. Его попросту оставили «состоять при армии», — то есть числиться в рядах её, пребывая в бездействии. Пушкин знал об этом от наезжавшего в Одессу Липранди. Младший брат Липранди был адъютантом Сабанеева.

Не имея веских доказательств виновности Раевского, Сабанеев всеми способами изыскивал их, не гнушаясь лжесвидетельствами. Он пытался запугать солдат, получить от них нужные ему показания, но солдаты, верные Раевскому, в один голос твердили, что ротный командир учил их (чего в действительности и не было) верой и правдой служить государю. Солдаты не поддавались, а среди юнкеров и офицеров нашлись подлецы, которые из страха и из корысти показывали всё, что требовалось Сабанееву.

Юнкеру Сущеву, видя его бедность, Раевский помогал деньгами, принял в дивизионную школу, избавил от строгого судебного приговора, и этот же Сущев теперь клеветал на него. Поистине нет меры человеческой подлости.

Сабанеев добивался своего, не стесняясь в средствах. На очной ставке, когда Раевский доказал поручику Венжиколуцкому всю нелепость его показаний, тот чуть не со слезами воскликнул:

— Ах, если бы вы знали, что со мною делали! Сущев ещё не к тому меня склонял. А корпусный командир говорил, что я пропаду, если не покажу.

Вскоре Пушкин на себе испытал, как умел действовать Сабанеев.

Обстоятельства сложились так, что, живя в Одессе, Пушкин довольно часто виделся со своим кишинёвским приятелем Липранди.

Вынужденный выйти в отставку после разгрома «Орловщины», таинственный подполковник недолго сидел без дела. Воронцов, помня его ещё по Парижу, по тем временам, когда победоносные русские войска вступили во Францию и Липранди заправлял делами военной полиции, счёл полезным взять его к себе в качестве чиновника по особым поручениям. Продолжая жить в Кишинёве (там он был нужен Воронцову), Иван Петрович наезжал в Одессу по служебным надобностям.

В самом начале 1824 года, направляясь в Одессу, Липранди остановился, как обычно, в Бендерах у тамошнего полицмейстера майора Бароцци и застал у него несколько крестьян украинцев, явившихся для разбора какого-то дела. Один из крестьян — его звали Никола Искра — выглядел человеком лет шестидесяти: высокий, прямой, крепкий, волосы густые, зубы целы. Но Бароцци сказал, что этот бравый крестьянин помнит шведского короля Карла XII и его лагерь близ Варницы.

Порасспросив Искру, Липранди убедился, что тот действительно был свидетелем событий более чем столетней давности.

Сколько лет ему, Искра не знал.

По его словам, когда мать посылала его в шведский лагерь с молоком, маслом, творогом и яйцами, он был уже «добрым хлопцем». А женился год спустя после того, как татары, рассорившись со шведским королём, разорили его лагерь. Из всего этого Липранди заключил, что Искре лет сто тридцать пять, не менее.

Такой человек был находкой для графа Воронцова, который интересовался историей края. И действительно, узнав про Искру, граф обрадовался и назначил день поездки в Бендеры.

Но случилось так, что он поехать не смог. А Пушкин, знавший о поездке и желавший принять в ней участие, упросил Липранди (с разрешения графа) на обратном пути из Одессы взять его с собой.

Ещё со времени первой поездки по Бессарабии Пушкину хотелось побывать в Бендерах и Каушанах. Во-первых — отыскать могилу гетмана Мазепы, во вторых — остатки столицы буджакских ханов.

В Бендерах у полицмейстера ждал предупреждённый Искра. Вместе с ним отправились к Варнице. Чтобы лучше восстановить картину прошлого, Липранди вёз исторические сочинения с планом шведского лагеря и изображением во весь рост Карла XII.

Рассказ Искры о костюме короля полностью подтверждался старинным рисунком. Искра говорил, что видел Карла не раз, сперва даже принял его за слугу, потому что король, выходя из своего домика, сам покупал припасы, каждое яйцо взвешивал на руке и смотрел на свет. На удивление точно описал старый украинец и расположение шведского лагеря — всё соответствовало плану.

Но на расспросы Пушкина о могиле Мазепы ничего не смог сказать. Мазепа… Мазепа… Про такого не слыхал и могилы не знает. О старинных церквах в округе сказал, что их спалили татары.

Старинную церковь Пушкин увидел в Каушанах. Её построили в XV веке молдавские мастера.

Что же касается до остатков столицы буджакских ханов, Пушкин их не обнаружил. В Каушанах не осталось ничего татарского.

Ещё по дороге из Одессы в Бендеры Пушкин и Липранди остановились в Тирасполе.

В том самом Тирасполе, где томился в крепости Владимир Федосеевич Раевский, где был штаб Сабанеева и служил младший брат Липранди — Павел Петрович.