Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

«Зоревая пушка» стреляла рано утром с брандвахты — сторожевого судна, которое каждую весну приходило в Одессу из Севастополя, чтобы до осени «содержать караул» между Практической и Карантинной гаванями. Выстрелом с брандвахты начинался летний одесский день.

Первое, что делал Пушкин с утра, — шёл купаться. «Купальный берег» находился рядом с портом.

«Близ самого города, — рассказывал Свиньин, — устроены купальни в море, что доставляет немалое удовольствие и выгоды здешним жителям и приезжающим пользоваться полезными морскими купаньями».

После купанья Пушкин возвращался в отель, выкуривал трубку, пил утренний кофе по-турецки — с гущей. Так он привык в Кишинёве. Затем шёл гулять.

Несмотря на ранний час, казино возле театра уже было открыто. Пушкин, случалось, заходил сюда попросту, по-домашнему, в своём кишинёвском архалуке и феске. Но вскоре он оставил этот азиатский наряд и, выходя на улицу, надевал чёрный сюртук, фуражку или шляпу. Однако со своей железной палкой не расставался.

Гуляя, Пушкин знакомился с Одессой. При немалом пространстве, занимаемом городом, центральная часть его была сравнительно невелика. Улицы Портняжья (позднее она стала называться Ланжероновской), Гимназская (уже при Пушкине её переименовали в Дерибасовскую), Греческая, Полицейская… Их пересекали Итальянская, Ришельевская, Екатерининская. И как бы подводя черту под центральной частью города, тянулась длинная Преображенская.

В конце главной улицы — Ришельевской, — на площади, обращённый к морю возвышался театр. Близ него тут же на Ришельевской стоял дом Ришелье — того самого, в «воздушном замке» которого Пушкин и Раевские останавливались в Гурзуфе.

За Преображенской улицей начинались пустыри, попадались барские усадьбы. На Софийской улице выделялся дом польского магната Потоцкого. Не дом — дворец. Параллельная Софийской — Херсонская улица бурно строилась, и среди новых красивых домов здесь то и дело попадались склады зерна. И что характерно — «магазины» встречались не только подле купеческих жилищ, но и подле барских. Торговлей занимались и знатные господа.

В погожие дни возле «магазинов» расстилали рядна, высыпали на них пшеницу и голые по пояс нанятые работники без устали перелопачивали её, отчего пыли на одесских улицах ещё прибавлялось.

Пшеница, пшеница… Иногда в городе скапливалось столько чумацких обозов, что они запруживали улицы, не давая пути ни пешему, ни конному. Куда ни глянь — усатые дядьки в холщовых рубахах, жующие волы, гружённые мешками телеги, под которыми позвякивали закопчённые котелки — походная чумацкая кухня, и неизменное: «Цоб, цобе…»

Херсонская улица заканчивалась зданием больницы, которое строили по проекту знаменитого столичного зодчего Тома де Томона и которому мог бы позавидовать любой другой город.

Побродив по улицам, Пушкин шёл к морю. Бульвар на приморской набережной ещё только начинали устраивать. На большом пустыре расчищали заросли, где недавно охотились, разбирали развалины старых казарм, сажали первые деревья. Неустроенность места скрашивал вид, который открывался отсюда с высокого берега, на гавани, на море, далеко уходящее к горизонту, на корабли со стройными мачтами, пёстрыми флагами, упругими белыми парусами. Всё это трепетало под ветром, сверкало на солнце, полно было жизни, движения, манило вдаль, в неизведанное…

Спуск в конце улицы вёл в порт. Пушкина обгоняли одесские купцы.

Корабли из Константинополя и из других портов Турции, из Галаца, что на Дунае, из Греческого архипелага, Малой Азии, Италии, Франции…

С 1819 года Одесса стала вольной гаванью: порто-франко. Здесь, как и в Феодосии, иностранные купцы торговали беспошлинно. Это было им выгодно. Привлекала и полновесная украинская пшеница.

Вдоль границы порто-франко, охраняемой караулом, был вырыт глубокий и широкий ров длиною в двадцать четыре версты, который дугою охватывал город. Внутри порто-франко беспошлинные товары продавались дешевле, но если их вывозили, то платили пошлину. Ввозили беспрепятственно, вывозили через таможни.

С утра до вечера в одесском порту всё кипело. В порт везли пшеницу, сало, кожи, шерсть. Из порта — вино, оливковое масло, ткани, турецкий табак, кофе, пряности, свежие фрукты.

Разгружать и нагружать суда здесь было непросто. «Пристани нет, — рассказывал об одесском порте генерал Раевский, — а по мелководью суда до берега далеко не доходят, при мне сгружали и нагружали оные на подмощенных телегах, которые лошади в воде по горло, подвозили к судам». Пристани для глубоководных кораблей в Одессе ещё не было, поэтому лошади по мелководью тащили высокие «подмощенные» телеги к лодкам, которые в свою очередь доставляли груз к кораблям. Бочки с вином и оливковым маслом сбрасывали с кораблей прямо в море, связывали канатом и в таком виде тащили к берегу.

Приходившие в порт из-за границы суда стояли в Карантинной гавани. Заграничные товары отправляли в карантин, где их окуривали и проветривали. Всех прибывших из-за границы положенный срок держали в особых домиках. Эти предосторожности были нелишними. Уже три раза посещала Одессу страшная азиатская гостья — чума. Особенно губительной была последняя эпидемия, 1812 года.

Пушкина, по его словам, из привозимых товаров интересовали одни только устрицы.

Устрицы подавались в ресторане Отона. Цезарь Отон, приехавший в Одессу вместе с герцогом Ришелье, содержал ресторан на Дерибасовской улице. Пушкин здесь часто обедал с приятелями, которыми обзавёлся в Одессе.

«Я нигде не бываю, кроме в театре», — сообщал Пушкин брату в первом же письме из Одессы. Он изголодался по театру, соскучился по его волнующей, праздничной атмосфере.

Жители Одессы гордились своим театром, также построенным по проекту Тома де Томона, под наблюдением одесского архитектора Фраполи. Строгий, изящный, со стройными колоннами и белыми стенами, он казался с моря древнегреческим храмом и имел все основания соперничать с лучшими театральными зданиями обеих столиц.