Марианна Басина - Город поэта [без иллюстраций]

Когда всё было готово, сбегали в залу и потихоньку позвали товарищей.

Что было дальше, Пушкин вскоре описал в своём послании к Пущину:

Всё раскрылось из-за излишней весёлости Тыркова. Этого добродушного туповатого малого (его лицейское прозвище было «Кирпичный брус») так разобрало от выпитого пунша, что он стал не в меру шумлив и весел.

Его необычное поведение заметил дежурный гувернёр, увидел странную беготню и доложил Фролову.

После ужина началось разбирательство.

Собрав в зале воспитанников, Фролов держал речь. Он охал, ахал, в самых мрачных красках расписывал, сколь губительны для юношества невоздержанность и пьянство. Приводил примеры. Ссылался на алкоран — мусульмане не пьют вина.

Кто же всё-таки зачинщики? Если они не признаются, он накажет всех.

Пушкин, Пущин и Малиновский, чтобы не подвести товарищей, взяли вину целиком на себя.

Гауэншильд из подлости, Фролов из тупости поспешили донести обо всём министру. Министр потребовал объяснения у Конференции. Конференция запросила о случившемся Фролова. Тот сообщил: «На полученное мною от 5-го октября за № 85 Отношение, которым требует Конференция подробного изъяснения вины воспитанников Лицея Малиновского, Пущина и Пушкина, сим честь имею объяснить: что во время моей отлучки на одни сутки прошедшего месяца 5-го числа в С.-Петербург для некоторых личных донесений Его Сиятельству Господину Министру Народного Просвещения, вышеупомянутые воспитанники уговорили одного из служителей принести им в их камеры: горячей воды, мелкого сахару, сырых яиц и рому; и когда было всё оное принесено, то отлучились без позволения дежурных гувернёров из залы в свои камеры, где из резвости и детского любопытства составляли напиток под названием: гогель-могель, который уже начинали пробовать. Как в самое то же время узнали, что я возвратился и пришёл в зал, где и они уже находились; но я, немедленно узнав об их поступке, исследовал подробно и, найдя их виновными, наказал в течение двух дней во время молитв стоянием на коленях, о чём и донесено мною лично Его Светлости».

Прочитав донесение Фролова, Разумовский не согласился со столь мягким наказанием. Он примчался в Лицей, метал громы и молнии. «Преступники, — заявил он, — понесут строгую кару. Какова она будет, решит Конференция Лицея».

Конференция решала долго. Тем временем один из «преступников» — воспитанник Пушкин — заболел простудою и был уложен в лицейскую больницу.

Лицейская больница во втором этаже была невелика. Заведовал ею доктор Франц Осипович Пешель. В 1811 году, когда открылся Лицей, было ему двадцать девять лет. Незадолго до этого его вывез из Моравии на русскую службу министр внутренних дел князь Куракин. Так словак Пешель стал софийским уездным лекарем. Софией называлось предместье Царского Села.

Жил Пешель тут же, лечил весь высший свет «казённого городка». Приезжая в Лицей, привозил он воспитанникам царскосельские новости, происшествия, анекдоты. Он не очень правильно говорил по-русски, но был весёлым собеседником. Словечки и выражения «нашего знаменитого Пешеля» (он, например, говорил «чинить» вместо «лечить») запомнились на всю жизнь.

Лицеисты любили добряка доктора, но не забывали его в своих эпиграммах и «национальных» песнях.

Однажды Лицей взбудоражило неожиданное известие. Оказалось, что дядька Константин Сазонов, надзирающий за воспитанниками, — разбойник. Он совершил в Царском Селе и в его окрестностях несколько убийств. Злодея схватили и предали суду. Пушкин сочинил эпиграмму, в которой для красного словца вместе с Сазоновым помянул и Пешеля.

Это была, конечно, только шутка. Пешель в Лицее никого не уморил. Койки лицейской больницы обычно пустовали. Свежий воздух, режим, правильное питание, гимнастические упражнения, чистота белья и тела благотворно влияли на здоровье воспитанников. Доктор Пешель весьма справедливо говорил, что для здоровья самое важное: «спокойствие души, телесные упражнения, диэта как качественная, так и количественная, вода».

Пушкин обладал хорошим здоровьем.

Всё же за шесть лицейских лет он несколько раз попадал в больницу. Чаще всего с простудою, как-то — с опухолью шейных желёз. А бывало, что с «ушибом щеки», «ушибом руки», просто ушибом, с головною болью — диагнозами не слишком серьёзными. Пушкин, как и его товарищи, не прочь был денёк-другой понежиться в постели, поесть крепкого бульона, поболтать с доктором Пешелем, который одинаково охотно лечил и настоящих больных и мнимых.

В октябре 1814 года, вскоре после истории с «гогель-могелем», когда Пушкин попал в лицейскую больницу с простудою, он захватил с собой книги, бумагу, перья и, лёжа в постели, не тратил время попусту — читал, сочинял стихи.

Товарищи его навещали.

Однажды он попросил, чтобы вечером пришли все: он хочет прочитать свои новые стихи.

После вечернего чая шумная ватага воспитанников вместе с гувернёром Чириковым явилась в больницу. Когда все разместились на стульях, кроватях и подоконниках и наступила тишина, Пушкин вынул исписанные листки и, не глядя в них, начал:

Лицеисты слушали с всё возрастающим интересом. Ведь речь шла о них. На самом деле, им запрещают пировать, но кто запретит пировать в стихах?