Марианна Басина - Город поэта [без иллюстраций]

И вот долгожданный день девятнадцатого октября наступил. Гости начали съезжаться с. утра. Зима в том году была ранняя. Уже выпал снег, и приглашённые прибывали из Петербурга в крытых санях.

Снова, как во время репетиции, в актовом зале по правую сторону стола в три ряда построились воспитанники в парадной форме. При них — бледный от волнения Василий Фёдорович Малиновский, инспектор, гувернёры. По другую сторону стола — профессора и чиновники Лицея.

Вокруг переговаривались и раскланивались друг с другом министры, сенаторы, члены Государственного совета и «прочие первенствующие чины», придворные, педагоги из Петербурга. Сверкали шитые золотом мундиры.

Напрасно вглядывались «новобранцы» в блестящую толпу — родителей их на торжество не допустили.

Александр Пушкин никого не искал. Отец и мать его были в Москве. Но когда в нескольких шагах от себя он заметил добродушную физиономию Александра Ивановича Тургенева, его чёрный фрак со звездой, обрадовался и почувствовал себя не так одиноко.

Гости собрались, и министр просвещения граф Разумовский пригласил царя. Царь вошёл. На его пухлом лице, как всегда, блуждала неопределённая, ничего не выражающая улыбка. Обе царицы — его жена и мать — сопровождали Александра. За ними шла великая княжна Анна Павловна и удивительно похожий на своего отца наследник престола — великий князь Константин Павлович. «Августейшее семейство» уселось. Царь подал знак, и церемония началась.

Первым вышел немолодой сановник — директор департамента народного просвещения И. И. Мартынов. Два профессора держали перед ним «дарованную» императором Лицею грамоту — Устав.

«Учреждение Лицея, — надтреснутым тонким голосом читал Мартынов, — имеет целию образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной…»

Пушкин и его товарищи слушали вполуха. Их не столько интересовало содержание читаемого, сколько занимал внешний вид Устава. А вид его действительно был роскошен. Устав походил на большую книгу в расшитом шелками и сверкающем золотом глазетовом переплёте. Витой серебряный шнур с толстыми кистями скреплял переплёт. На концах шнура, скрытая для сохранности в позолоченном футляре, мерно покачивалась государственная печать.

Те из воспитанников, что стояли поближе к Мартынову, изо всех сил вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть многочисленные рисунки, украшавшие все двенадцать пергаментных листов Устава.

Мартынов кончил. Вышел директор Лицея Василий Фёдорович Малиновский. Он побледнел ещё больше и читал свою речь прерывающимся тихим голосом. Ему было не по себе. Если бы ему дозволили, разве стал бы он бубнить все эти витиеватые пустопорожние фразы о преданности престолу и «благорастворённом воздухе» Царского Села! Но его не спросили. Вручили готовую речь и велели прочитать.

После Малиновского вышел профессор Кошанский и прочитал списки служащих и воспитанников Лицея.

Лучше всех в этот день говорил молодой адъюнкт — профессор Александр Петрович Куницын. Его нисколько не смущало ни присутствие царя, ни холодное любопытство блестящего собрания. Он вышел быстро и смело, обернулся в сторону своих будущих питомцев и, глядя на них и только на них, заговорил. Его речь предназначалась для этих мальчиков. Она так и называлась: «Наставление воспитанникам». Обращаясь к ним, юным гражданам России, он говорил о великой роли просвещения, обличал невежество, предрассудки, неправоту тех, кто достоинства человека измеряет чинами и знатностью, а не гражданской доблестью и благородством поступков. «Раздался глас отечества, в недра свои вас призывающего, — говорил Куницын. — Из родительских объятий вы поступаете ныне под кров сего священного храма наук… Здесь сообщены будут вам сведения, нужные для гражданина, необходимые для государственного человека, полезные для воина… Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями».

Странно звучали среди надменного собрания будоражащие слова: «граждане», «отечество», «народ», «общественная польза».

Звонкий голос молодого профессора наполнил весь зал, воцарилась необычайная тишина. Куницына слушали, и ещё как слушали!

Царь прикрыл глаза и весь подался вперёд. Даже обычная улыбка сползла с его пухлого лица.

А те, к кому пламенно взывал Куницын — подростки в синих мундирчиках, — они так и замерли, покорённые искренним пафосом обращённых к ним слов. Навсегда запомнились Александру Пушкину эти минуты: притихший зал, сверкающий золотом мундиров, и пылкая речь молодого Куницына.

Речи окончились, и воспитанников стали вызывать по списку:

— Малиновский Иван…

— Мартынов Аркадий…

— Матюшкин Фёдор…

— Мясоедов Павел…

Сейчас его очередь. Пушкин весь подобрался. Почему-то противно ёкнуло и забилось сердце.

— Пушкин Александр!

Он вышел — быстроглазый, курчавый, смуглый, — довольно ловко отвесил установленный поклон и с явным облегчением вернулся на место.

Церемония подходила к концу. Царь, как любезный хозяин, пригласил гостей осмотреть здание Лицея.

А «виновников торжества» повели в столовую, чего они уже давно с нетерпением ожидали.

Педагогов лицейских и петербургских угощал в одном из классов Василий Фёдорович Малиновский. Для «знатных персон» министр просвещения устроил особый «фрыштык». По словам И. И. Мартынова, «фрыштык» этот обошёлся Разумовскому в баснословную сумму — одиннадцать тысяч рублей.

Вечером, когда гости уехали, мальчикам разрешили наконец снять парадные мундиры и выйти погулять.

Было уже темно, но вокруг здания Лицея ярко горели плошки, а на балконе сверкал разноцветными огнями вензель царя — огромная буква «А» с единицей. Иллюминацию устроили в честь торжества.

Забыв обо всём на свете, выбежали будущие «столпы отечества» (так назвал их в своей речи Куницын) на пустынную улицу. Со смехом и криками сражались они в снежки, радуясь зиме, свежевыпавшему снегу и временно обретённой столь милой им свободе.

Через несколько дней после открытия Лицея Александр Иванович Тургенев встретил на Невском своего знакомого Филиппа Филипповича Вигеля. Рассказывая ему о лицейском торжестве, перечисляя воспитанников, упомянул он и сына Сергея Львовича Пушкина, двенадцатилетнего Александра. Этот мальчик всех удивлял своим остроумием и живостью.

Открытие Лицея состоялось в четверг. С понедельника начались регулярные занятия, потекла обычная лицейская жизнь.