Линн Понтон - Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

— Я на вечеринке с ночевкой. И все мои подружки тоже. Все девочки спят на полу, а я сижу на кровати выше их и смотрю на них. Уже поздно. Я засыпаю и затем падаю с кровати прямо на них. Оставленные ими банки кока-колы разлетаются. Все вверх дном. Они не обижаются, а я смущаюсь.

— Что ты думаешь об этом? — спросила я.

— О сне?

— Гм. Что он означает?

— Не знаю. Иногда я думаю, что вы можете читать мои мысли, даже когда, конечно, не можете. Вы можете? — засмеялась она. — Может быть, я хочу, чтобы вы прочли мои мысли, так как мне не хотелось бы говорить о них.

— Я могу понять это, но самое важное состоит в том, что ты чувствуешь и думаешь об этом.

Я не была уверена, правильно ли я делаю, предпочитая в этот момент промолчать, но мне хотелось, чтобы она сначала высказала свои собственные мысли.

После моих слов она выпалила:

— Мне не надо догадываться — я знаю. Это у меня месячные. Я уверена.

Девочки и раньше разговаривали со мной о своих месячных, но даже самые прямодушные из них рассказывали о первых месячных или вообще о месячных почти иносказательно. Обычно для таких разговоров требовались усилия с моей стороны или один-два прямо поставленных вопроса. Я не была слишком удивлена, что Дженни ведет себя иначе. Она всегда была искренна и подходила к трудным вопросам о разводе ее родителей с откровенной прямотой.

— Шесть дней назад у меня началась менструация. Во сне я видела разлитую кока-колу, падение на подружек и пробуждение после них. Насколько я понимаю, этот сон означает, что в реальной жизни я тоже опаздываю. У них месячные начались давным-давно. Боже, мне четырнадцать! Мне пришлось ждать годы. — Она остановилась и сделала вдох.. — Так вы как психиатр...

— Мне как психиатру ясно, что ты делаешь хорошую работу в связи с этим. Между прочим, поздравляю с месячными.

Кажется, это замечание удивило ее и наверняка было ей приятно.

— Спасибо, я счастлива этим.

— Я вижу. Во сне это вечеринка.

— Да, вечеринка, на которой я уснула и разлила везде кока-колу. Какая-то вечеринка.

— Да, какая-то вечеринка, Дженни. Но это еще и повод отметить.

В задумчивости она добавила:

— Я никому не сказала. Это случилось, когда я была у папы. Я не собиралась говорить ему, по крайней мере сейчас. Я хочу сказать маме, но меня беспокоит, что она будет делать. Мы с ней не всегда думаем одинаково.

Это было преуменьшение. Дженни и ее мать очень сильно отличались друг от друга. Сара была архитектором, специализировавшимся на проектировании помещений, где собираются женщины. Она приходила ко мне одетая в серый костюм и, ожидая приема, работала с синьками. Она излучала холодную силу и часто была воинственной. Однако от Дженни я узнала Сару с другой стороны. В течение нескольких месяцев после развода она каждую ночь плакала и запиралась от Дженни в спальне, чтобы втайне, как она думала, курить марихуану. После того, как я сказала ей, что, на мой взгляд, это нехорошо для Дженни, она изменила свое поведение.

Я спросила Дженни, как, по ее мнению, отреагирует мать на эту новость.

— Не знаю. Она ярая феминистка. Может быть, она даст мне значок, чтобы я его носила, или что-нибудь, чтобы все могли увидеть.

— А чего бы ты хотела от нее?

— Не знаю. Это смешно. Не знаю, но я собираюсь сказать ей вскоре.

— А как насчет папы?

Она наморщила лоб, прямо взглянула на меня и спросила:

— А вы бы на моем месте сказали ему?

Я задумалась над вопросом Дженни. Это не было типичным вопросом «Как я скажу папе о своих месячных?», который задают многие девочки. При отношениях Дженни с отцом требовалось подумать чуть больше. После развода с Сарой Джонатан сделал Дженни своим «лучшим приятелем». Стать лучшим приятелем своего отца означало еще и походы с ним, когда они ночевали в общем спальном мешке. Так же как и Сара, Джонатан курил марихуану. Стремясь получить снисхождение от Дженни, во время походов он предлагал своей дочери эти сигареты.

Мы с Дженни много говорили о том, на что похожи приятельские отношения с папой, и о неудобстве слишком тесного общения. Дженни открыто говорила со мной о том, что чувствует давление со стороны Джонатана, который явно желает, чтобы она была его партнером, включилась и отчасти приняла на себя роль, принадлежавшую прежде ее матери. Случай с Джонатаном и Дженни, в котором не было явного сексуального контакта, а скорее существовали «сексуализированные» отношения родителя и ребенка, является трудной задачей для психотерапевта, и работа с Дженни не была исключением. Я должна была оценить свою ответственность с юридической точки зрения и подумать, слышала ли я или была ли свидетелем каких-либо сексуальных действий Дженни с ее отцом, которые представляют собой злоупотребление и подлежат обязательному судебному рассмотрению. Я не обнаружила никаких похожих признаков. Я видела, что это очаровательный одинокий папа, воспринимающий своего ребенка как одного из немногих людей, к которому он был ближе всего после огорчительного развода. Проблема была в том, что он делал это неподходящим образом, предлагая совместное употребление марихуаны и физическую близость, что пугало девочку. При соответствующей поддержке Джонатан был способен отступить и принять более уравновешенное отношение к своей дочери: никаких общих спальных мешков и наркотиков, но гораздо большее спокойствие. Однако вопрос был в том, насколько удобно для Дженни обсуждать свои первые месячные с отцом. Я ожидала услышать, что будет дальше.

Через неделю Дженни вернулась, и полился рассказ о том, как она разговаривала с родителями и чего не рассказала им.

— Вы еще не получили приглашение? Не могу поверить, что она не послала приглашение вам, моему психиатру, — сказала девочка. — Это плохо, что она пригласила друзей, родственников, но не моего психиатра?

— Куда приглашение?

— На праздник моего девичества. Вы увидите это. Она хочет, чтобы пришли все женщины и рассказали о своих первых месячных, будто я в самом деле хочу услышать это.

Я попыталась вообразить суровую Сару, организующую для своей дочери эту вечеринку, «праздник девичества», как саркастически упомянула о ней Дженни. Тот факт, что эти слова были названием одной из книг на полках в моей приемной, не остался незамеченным мной, но я моментально решила озадачить мать Дженни. Думая о крайностях в реакции Дженни, я поинтересовалась, есть ли у Сары какие-нибудь соображения о чувствах дочери, связанных с этим планом.

Я спросила девочку:

— Так ты сказала своей матери, нравится ли тебе эта затея?

— Вы с ума сошли? Она бы не услышала. Она в своем собственном пространстве, мир женщин и все такое; мать юной девушки — для нее это так удивительно...