Линн Понтон - Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

Приглашение прибыло в день следующего сеанса с Дженни. Я открыла его и поставила на стол. Девочка пришла раньше обычного, ей не терпелось поговорить об этом.

— Вы знаете, как я переживаю этот праздник девичества. Он так смущает меня. Я не могу сказать ей об этом. Я начинаю, но не могу продолжить. Я затыкаюсь.

Дженни не «затыкалась» даже во время затянувшегося развода ее родителей, так что я понимала, насколько должны отличаться ее теперешние переживания.

— Я замолкаю. Я имею в виду, что чувствую себя виноватой из-за того, что не хочу вечеринки. Кажется, я знаю, что в этой вечеринке проявляется ее забота обо мне.

— Много раз во время развода тебе не казалось, что это так.

— Нет, не казалось. Я имею в виду, что папа заблуждается. Он думает, что она собирается перехитрить его и в самом деле объединить всех женщин в семье против него. Вероятно, он чувствует себя очень одиноким.

— Он остался один — ни вечеринки, ни месячных.

Дженни громко засмеялась и сказала:

— Так много по обоим счетам! А может быть, и нет.

— Может быть.

— Я знаю, что в конечном счете рада своим месячным. Я даже рада, что моя мама хочет устроить вечеринку. Но хреново только то, что я не уверена, хочу ли я эту вечеринку.

— Как это хреново?

— Я не знаю, но чувствую себя хреново: месячные, тампоны и что все это должно быть тайной.

— Но твоя мама хочет кричать об этом.

— Да, рассказать всему миру. Что, мне промывают мозги? Я имею в виду, что они отделяют нас от мальчиков, засовывают нас в комнату с краснолицей учительницей физкультуры и называют это «наш маленький секрет». Но тогда я верила им. Мне промывают мозги!

— А как бы ты сделала это по-другому?

— Чтобы это не смущало. Кажется, мне хотелось бы, чтобы учительницы рассказали о том, что это значило для них. А сейчас это похоже на секретный приказ.

— Ты разговаривала об этом со своими подругами?

— Обычно я разговаривала о том, на что это будет похоже. Это в некотором роде волновало, когда мне было девять или десять лет. Теперь даже это изменилось.

— Как изменилось?

— Я догадываюсь, что мы сосредоточились на боли, на вопросах друг к другу: «У тебя есть адвил? А тампоны?» Мы делимся болью... Бред.

— Это совсем не бред, Дженни. Культура требует смущения по этому поводу, так почему же ты и твои подруги должны вести себя иначе?

— Вы говорите, что мне надо устроить вечеринку.

— Если ты хочешь. Я говорю, что тебе надо разобраться в своих переживаниях относительно в связи с этим.

— Хорошо. Я поговорю с ней о вечеринке, хотя я смущаюсь.

После такого сеанса смущенной оказалась не только Дженни. За несколько месяцев до этого я провела на женской конференции семинар на тему «Значение менструации». Многие месяцы я работала, тщательно исследуя эту тему. Но оказавшись в помещении вместе с двадцатью другими женщинами, я осознала, что не разобралась в своих собственных ощущениях. Вскоре я поняла, что не я одна. В комнате, заполненной женщинами всех возрастов от 18 до 70 лет, все осознавали как ограниченность знаний, так и общую неспособность выразить и даже просто иметь переживания по поводу своих месячных. Многие из женщин помоложе хотели надежной информации: «Расскажите нам». Множество женщин постарше не могли ее дать. Я запомнила напряженное лицо и догматический голос старшего педиатра, которой было уже за 60: «То, что девочки чувствуют смущение и хотят скрыть его, вполне естественно. Это является поводом для стеснительности. Все мы имели «происшествия». Мы не хотим, чтобы это случалось с ними, поэтому мы учим их, как этого избежать. Это медицинская проблема. Мы не должны говорить о чувствах, даже разделять их. Это то, что не подразумевает сочувствия. Это вызывает стеснительность».

Я видела, что по мере того, как она говорила, первоначальное выражение открытости на лицах молодых женщин сменялось на замкнутость. Обращаясь к ним, я боролась, говорила о различии взглядов разных людей, но отчетливо понимала, что ее слова нанесли удар и в зоне молчания они будут звучать громко, как колокол.

Через несколько часов после сеанса с Дженни мне позвонила Сара. Ее голос звучал и более смущенно, и менее доверительно, чем обычно.

— Доктор Понтон, не знаю с чего и начать. Я полагаю, вы получили приглашение.

— Да, спасибо.

— И я также догадываюсь, что вы с Дженни говорили об этом.

— Говорили.

— Ну, я знаю, что не могу спрашивать вас о том, чем она делится с вами. Мне не хотелось бы нарушать это, но...

— Но вам хотелось бы знать, что говорит Дженни об этой вечеринке.

— Да. Я догадываюсь. Она сказала мне: «Прекрасно», но у нас нет хороших контактов после развода. Не поймите меня неверно, все становится лучше. Мысль о вечеринке казалась мне хорошей. Провести вечеринку — это хорошее послание для нее, но я думаю, что она не хочет. Это из-за Джонатана? Неудобно? Я только не понимаю, почему нет, я догадываюсь, а она не говорит мне.

— А почему вы думаете, что хотите устроить вечеринку для нее, Сара?

Она ответила после долгой паузы:

— Я думала, что вечеринка для нее — это вечеринка для меня. В свое время мне даже никто не помогал. Мои родители проигнорировали это. Моя мать не говорила со мной об этом еще полгода. Наконец, когда она заговорила, то сказала, что котекс в комоде. Я не хотела бы, чтобы у Дженни было так же, особенно после того, как мы устроили своим разводом такой беспорядок. Но она так странно ведет себя по поводу вечеринки. Я догадываюсь, но не знаю....

— Сара, ваша идея устроить такую вечеринку — это хорошо. Вы хотели, чтобы опыт Дженни с месячными отличался от вашего. И хотите лучшего контакта с ней. А вы еще не делились с ней своим опытом?

— Нет, — покорно сказала она, — я думала подождать до вечеринки.

— Это могло бы быть подходящим местом для начала разговора с ней. Она тоже желает поговорить с вами об этом.

Через неделю я получила общее письмо от Дженни и ее матери. Вечеринка была отменена, но они просили меня прислать письмо, описывающее мой опыт, для включения в книгу, которую Сара делает сейчас для Дженни. Книга будет взамен вечеринки. В конце письма упоминалось, что хотя эта книга для Дженни, ее содержание доступно обоим родителям, Саре и Джонатану.

Я еще думала о том, что собираюсь написать, как Дженни пришла на свой сеанс.

— Так вы получили письмо.

Я улыбнулась.

— Мм. Очевидно, вы смогли написать его вместе с мамой. Как это случилось?

Она улыбнулась в ответ:

— Не знаю. Мы только начали разговаривать, а затем продолжили. У нее нашлось много чего рассказать о месячных — женские дела, вы знаете.

— Видимо, и тебе было о чем рассказать ей.

— Да, когда она слушает, я тоже лучше говорю и слушаю. Я ей рассказала про сон о месячных, а потом она сказала мне, что видела много таких снов. Ей снится, что у нее месячные, потом она просыпается, и это так на самом деле. Она называет их «сильные сны». Она очень сосредоточена на месячных как на силе, в том роде, как вы говорили.