Коллектив авторов - Литература. 10 класс

Вернувшись в Россию, Гоголь продолжает работу над вторым томом «Мертвых душ». Для других путешественников возвращение на родину было и возвращением в родной дом. Для Гоголя это было лишь изменением места его скитаний. Как всегда, на него благотворно действовала дорога: «Дорога – мое единственное лекарство»; «…дорога по нашим открытым степям тотчас сделала надо мною чудо». Близкая ему и сочувствующая его духовным поискам калужская губернаторша А. О. Смирнова замечала: «Ему всегда надо пригреться где-нибудь, тогда он и здоров». И он «пригревался» у А. О. Смирновой, у В. А. Жуковского, у Виельгорских в Ницце, у С. П. Апраксиной в Неаполе, у М. П. Погодина и графа А. П. Толстого в Москве. Своего дома у него никогда не было. Но он не любил и не умел быть один: в Петербурге жил через стенку с А. С. Данилевским, И. Г. Пащенко, в Риме соседствовал с П. В. Анненковым, H. М. Языковым, В. А. Пановым.

Попытка преодолеть одиночество была им осуществлена лишь один раз. Это произошло в семье графа Виельгорского, богатого и знатного царедворца. Его дом был, как пишут современники, средоточием столичной аристократической жизни. Сам граф был хорошим музыкантом, и Р. Шуман называл его гениальнейшим из дилетантов. Виельгорский был близок с Карамзиным, Жуковским, Пушкиным и Гоголем. В значительной степени благодаря ему «Ревизор» попал на сцену. Его сын Иосиф Михайлович умер в 1839 году в Риме на руках у Гоголя. С младшей дочерью, Анной Михайловной, и произошло то, что сам Гоголь, очевидно, считал «романом». Анна Михайловна (она же Анолина, Нози) жадно внимала поучениям писателя и была с ним в постоянной переписке. Но дружба умной и доброй девушки, как оказалось, не предполагала более близких отношений. Попытка Гоголя предложить свою руку и сердце осталась без ответа.

У Гоголя на протяжении всей жизни не было близких друзей. Замкнутый и недоверчивый, ироничный и насмешливый, он никому не доверял свои сокровенные мысли и чувства.

Постоянная жизнь бездомного странника, отсутствие сколько-нибудь действенной заботы окружающих, ухудшение здоровья, вместе с непомерностью творческих притязаний приближали трагическую развязку.

Обычно о «Гансе Кюхельгартене» вспоминают только как о неудачной пробе пера, но в поэме есть строки, в которых звучат мечты юноши, сохранившиеся до последнего дня жизни писателя.

«Отмеченность» существования Гоголя очевидна, но судьба сатирика всегда горька.

Повести, впервые опубликованные в третьем томе собрания сочинений Н. В. Гоголя в 1842 году, и сейчас входят в один том и обычно называются петербургскими. Они «относятся к промежутку времени между 1835 и 1842 годами, непосредственно предваряя появление «Мертвых душ» (Н. Степанов). «Невский проспект», «Портрет» и «Записки сумасшедшего» увидели свет в 1835 году в «Арабесках», «Нос» и «Коляска» – в 1836 году в «Современнике», «Шинель» впервые появилась в третьем томе сочинений писателя в 1842 году.

В этом цикле Петербург предстает и в величии Невского проспекта и в частной жизни людей. Зоркий глаз наблюдательного реалиста, фантастика и гротеск живут и убедительно сочетаются на страницах этих повестей. Соединение «фламандского сора» мельчайших подробностей с фантастическими событиями не только удивляет, оно заставляет задуматься о том, как сложна и противоречива жизнь города.

В повестях очевидна тема двоемирия, так резко звучавшая в произведениях романтиков. Однако эти произведения вполне реалистичны, хотя в них спокойно разгуливают и призрак умершего чиновника, и даже Нос майора Ковалева.

«Трудно схватить общее выражение Петербурга», – писал Гоголь в статье «Москва и Петербург». В этой статье он утверждал, что население столицы состоит из «совершенно отдельных обществ»: «аристократы, служащие, чиновники, ремесленники, англичане, немцы, купцы – все составляют совершенно отдельные круги, редко сливающиеся между собою». Вот как этот калейдоскоп изображен на страницах повести «Невский проспект»: «В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольский сюртук с лучшим бобром, другой – греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстук, возбуждающий удивление, осмой – усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается…».

Однако в повести есть не только общий взгляд на столичную жизнь – в ней есть и свои герои. «Невский проспект», – писал В. Г. Белинский, – есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное бок о бок друг другу… Пискарев и Пирогов – какой контраст! О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст!»

Так обозначается композиционный центр повести – случайное столкновение двух героев, которые, казалось бы, стремятся решить один нехитрый и даже пикантный житейский вопрос: познакомиться с хорошенькими женщинами. Пискарев устремился вслед за брюнеткой, а Пирогов – за блондинкой. И перед нами два варианта развития событий, два стремительно развивающихся самостоятельных сюжета.

Знакомство Пискарева с таинственной брюнеткой состоялось и тут же разрушило созданный идеал – предметом его мечтаний оказалась женщина, не просто доступная для любого желающего, но и довольная своей судьбой. Монолог героя, обращенный к ней с призывом начать честную трудовую жизнь, вызывает непонимание. Романтический идеал Пискарева втоптан в грязь. Самоубийство мечтателя кажется естественным и даже единственным выходом.

История Пирогова и блондинки, которая оказалась женой немца-ремесленника, казалось бы, предполагала трагическую развязку. Она могла закончиться кровавой местью (как, его, поручика Пирогова, выпороли пьяные ремесленники!). Первая реакция щеголя кажется читателю естественной – нам понятны гнев, желание расплатиться за унижение… Однако неожиданно выясняется, что поручик вспыльчив, но отходчив. Он быстро забывает об унизительном событии и в тот же вечер преуспевает в танцах на одной из вечеринок. По поводу изображения такого типа Пушкин, как вспоминал впоследствии Гоголь, говорил, «еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека».