И. Старцев - К новой философии

В таком обсуждении мы можем заметить различие между обыденным, контекстно-свободным языком, который повсеместно использует метафоры, и философским языком онтологического толка, которым я здесь пользуюсь. Случайные метафорические суждения типа «А есть не А» бывают ещё одного вида. Он применяется для понимания абстрактного конкретным, например «Аргумент есть Война» (популярная американская метафора; там никто не задаёт вопрос что такие война), «Жизнь есть Свет» (метафора из русской культуры, где обычно не задают вопрос что такое свет) и другие. Этот вид отличается от того более обыденного, который мы до этого обсуждали и который даже не понимается как метафора, а скорее нечто само собой разумеющееся, то есть это когда мы подводим конкретное под абстрактное, где <���яблоко> – это конкретный объект, а <���фрукт> – абстрактная категория.

Все эти суждения случайны именно потому, что они не зависят от контекста, и мы это читаем в самой их форме, где «не А» – отрицание предметности или конкретного предмета. Мой философский тип суждений придерживается формы «не-А есть А», где мы начинаем из контекста («не-А») как отрицания не самого предмета или его предметности, а самого ограничения, которым любой предмет наделён, но при этом мы выделяем конкретный предмет необходимо из контекста, из которого он образован. Тут можно тоже выделить два вида суждений: онтологические максимальные и онтологические упрощенные. Максимальные суждения выделяют предмет из его непосредственного контекста, то есть мы выходим из реально существующего неограниченного к реально существующему ограниченному. Это суждения типа «Разум есть Мозг» или «Душа есть Сердце». Онтологически упрощенные суждения более необыденные, чем эти, и с ними ещё предстоит работать как логикам, так и обычным людям, когда наша культура ещё разовьётся, а именно <���фрукт есть яблоко> и другие по типу <���категория есть объект>, то есть чтобы не отходить от реальности, устремляться в абстрактную мысль, как в обыденных метафорах, а чтобы, наоборот, <���заземляться>, устремляя свой взгляд лишь к конкретно существующему, как на примере, «Что такое фрукт как мысль? так это же яблоко, вот оно!»

Второй вид контекстно-свободных метафор нам только косвенно помогает понять конкретное посредством абстрактного, а первый их вид, ещё называемый концептуальными метафорами, проецирует свойства конкретного на абстрактное, что так же не позволяет выпутаться из абстрактности, ведь строится он лишь на вопросах именно о ней, независимо от непосредственного контекста. Некоторые, как В. В. Налимов, кто желает создать новый метаязык, считают, что логика и математика одинаковы, но тогда им стоит согласиться, что мышление и язык так же соответствуют друг другу. Однако, в нашей культуре они ещё не настолько равнозначны, хоть мышление и может быть эквивалентно языку в том виде, как предложено выше.

Мы можем изобразить закон становления визуально в логическом квадрате как стремление к конкретному (Идентичности).

Рисунок 15: Логический квадрат

Интересно, что с помощью логического квадрата на самом деле описывается аксиоматическое «доказательство» (новая аксиома), показывающая, что метафизика у Рэнд не полностью неверна, а просто неполна. Причиной этому служит тот факт, что Рэнд начала с сущего как своей главной аксиомы, то есть что <���сущее существует>, или бытие есть тождество, или, как указывает Леонард Пейкофф (2012b, лек. 5; 2013, гл. 2.3), <���всё есть что-то>. Сущее может быть «проверено» только логически, если это можно назвать «проверкой», которой присущ гносеологический подтекст. С другой стороны, знание из восприятия может быть проверено гносеологически.

Критика культуры Станиславом Лемом касалась метафизического аспекта в связи с её «эмпирической безосновательностью» (Лем, 2008, стр. 586). Чтобы избежать такой критики, вращающейся вокруг риторических терминов «рациональное» и «эмпирическое», смешанных Кантом на одном уровне, понятие культуры должно видоизмениться в нашем веку, полноценно соединившись с метафизикой. Видимо, следующий великий синтез, как синтез философии и логики Аристотеля (интеграции философии Платона) и синтез философии и религии Аквинского (интеграции учения Святого Августина), – это синтез философии и культуры, в первую очередь посредством и на основе новой метафизики (интеграции метафизики Айн Рэнд). Культура в моей метафизической интерпретации – это центр динамики Бытия и Небытия. Данная метафизика становится метаметафизикой в том случае, когда она используется для структурирования других метафизических теорий. Далее мы рассмотрим возможность такого структурирования и существования метаметафизики с точек зрения и на примерах культуры, истории и религии.

Причина, по которой есть на свете атеисты, сводится к тому, что некоторые теисты совершенно неправы. Две стороны конфликта сегодня обязаны своим конфликтом теистам, которые совершили ошибку и сохраняют её уже более чем две тысячи лет нашей эпохи, начавшейся с рождения Иисуса.

Иисус учил двум великим заповедям:

1) «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душою твоей и всем разумением твоим» (Матфея 22:37);

2) «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Матфея 22:39).

Нашему разуму неявно – то есть, в данном случае он может основываться лишь на вере, – что обе заповеди необходимы и не противоречат друг другу.

Давайте сравним первую заповедь с заповедью иудеев: нам следует бояться Бога и соблюдать его десять заповедей. Иудео-христианская религия соединила страх и любовь по отношению к Богу. Но всё же мы не способны интегрировать страх и любовь (в следующей главе будет сказано больше на эту тему); мы можем только превзойти любовь страхом. Именно это мы и делали всю нашу историю.

Идеалисты неверно истолковали Иисуса и мисинтегрировали христианство с иудаизмом. Размывание исконной веры Христа происходило по мере компромиссов, сделанных его главными апостолами (Петром и Павлом) с Греко-римскими религиозными культами и философскими учениями. И что же мы получаем в результате смешения страха с любовью? Когда мы смешиваем страх с любовью, мы получаем страх, потому что аналогичное есть и в традиционной логике: когда мы смешиваем истину с ложью, то следствием оказывается ложь. Мораль этой истории заключается в том, чтобы не смешивали страх с любовью, а всегда выбирали только любовь.