Игорь Родин - Все произведения школьной программы в кратком изложении. 10 класс

Рудин говорит увлеченно, и вскоре только один его голос раздается в комнате. На всех присутствующих он производит сильное впечатление, так как никто не ожидал найти в нем человека замечательного: он был так посредственно одет, о нем ходило так мало слухов. Дарья Михайловна про себя думает о том, как она оделит Рудина своими милостями, выведет в свет. На вопрос Рудина, отчего он нападает на женщин, Пигасов отвечает, что он «до всего человеческого рода небольшой охотник», а на вопрос, что могло ему дать такое дурное мнение о людях, Пигасов заявляет, что причиной этому – изучение своего собственного сердца, в котором он с каждым днем открывает все более и более дряни. Рудин говорит, что сочувствует Пигасову, замечает, что «какая благородная душа не испытала жажды самоуничижения?» Пигасов отвечает, что благодарит за выдачу его душе «аттестата в благородстве», но он в этом не нуждается.

Рудин начинает говорить о самолюбии, доказывать, что самолюбие – тот архимедов рычаг, которым движется личность, чтобы работать на всеобщее благо. Все его слушают. Один Пигасов стоит в стороне, потом уходит, но этого никто не замечает.

Более других были поражены гостем учитель Басистов и дочь Дарьи Михайловны, Наталья. Пандалевский играет выученный этюд, Рудин говорит, что музыка напомнила ему время, проведенное в Германии. Оказывается, он провел год в Гейдельберге и около года в Берлине. На просьбу рассказать что-нибудь из студенческой жизни Рудин припоминает несколько случаев. Однако «в описаниях его недоставало красок. Он не умел смешить. Впрочем, Рудин от рассказов своих заграничных похождений скоро перешел к общим рассуждениям о значении просвещения и науки, об университетах и жизни университетской вообще. Широкими и смелыми чертами набросал он громадную картину. Все слушали его с глубоким вниманием. Он говорил мастерски, увлекательно, не совсем ясно… но самая эта неясность придавала особенную прелесть его речам. Обилие мыслей мешало Рудину выражаться определительно и точно. Образы сменялись образами; сравнения, то неожиданно смелые, то поразительно верные, возникали за сравнениями… Все мысли Рудина казались обращенными в будущее; это придавало им что-то стремительное и молодое».

После окончания вечера все между собой говорят о Рудине, а Наталья не может ночью заснуть.

На другой день Рудина приглашает к себе Дарья Михайловна. Она разговаривает с ним, пускается в воспоминания. Однако, рассказывая о людях, с которыми она зналась, Дарья Михайловна неизбежно переходила на себя. «О каком бы лице ни заговорила Дарья Михайловна, на первом плане оставалась все-таки она, она одна, а то лицо как-то скрадывалось и исчезало. Зато Рудин узнал в подробности, что именно Дарья Михайловна говорила такомуто известному сановнику, какое она имела влияние на такого-то знаменитого поэта. Судя по рассказам Дарьи Михайловны, можно было подумать, что все замечательные люди последнего двадцатипятилетия только о том и мечтали, как бы повидаться с ней, как бы заслужить ее расположение». О Пигасове Рудин отзывается как о человеке неглупом, но замечает, что «в отрицании полном и всеобщем – нет благодати. Отрицайте все, и вы легко можете прослыть за умницу: эта уловка известная. Добродушные люди сейчас готовы заключить, что вы стоите выше того, что отрицаете. А это часто неправда. Во-первых, во всем можно сыскать пятна, а во-вторых, если вы даже и дело говорите, вам же хуже: ваш ум, направленный на одно отрицание, бледнеет, сохнет… Порицать, бранить имеет право только тот, кто любит».

Дарья Михайловна, говоря о соседях, с похвалой отзывается о Михаиле Михайловиче Лежневе, Рудин говорит, что знал его прежде. В это время докладывают, что приехал Лежнев (у него дело с Дарьей Михайловной по размежеванию). Ласунская представляет ему Рудина, тот холодно с ним здоровается, а на замечание Рудина, что они вместе учились в Германии, отвечает, что «мы и после встречались». На упреки Ласунской, что он редко ездит к ней, Лежнев отвечает, что не принадлежит к их кругу, а кроме того, он «не любит стеснять себя», что, мол, у него и фрака порядочного нет и перчаток нет». Сказав, что условия размежевания обсуждены и утверждены, Лежнев прощается и уезжает, несмотря на уговоры остаться. После его ухода Рудин говорит о нем, что он «болен той же болезнью», что и Пигасов – «желаньем быть оригинальным. Тот прикидывается Мефистофелем, этот – циником. Во всем этом много эгоизма, много самолюбия и мало истины, мало любви. Ведь это тоже своего рода расчет: надел на себя человек маску равнодушия и лени, авось, мол, кто-нибудь подумает: вот человек, сколько талантов в себе погубил! А поглядеть попристальнее – и талантов-то в нем никаких нет».

Дочь Дарьи Михайловны, Наталья «училась прилежно, читала и работала охотно. Она чувствовала глубоко и сильно, но тайно… Черты ее лица были красивы и правильны, хотя слишком велики для семнадцатилетней девушки».

На прогулке Наталья сталкивается с Рудиным, они идут вместе в сад. Рудин говорит с ней о поэзии, заявляет, что поэзия не только в стихах, она разлита везде вокруг. На вопрос, сколько Рудин намерен оставаться в этих местах, он отвечает, что «все лето, осень, а может быть, зиму», говорит, что он человек небогатый, дела его расстроены, а кроме того, ему надоело «таскаться с места на место». Наталья удивляется таким словам, говорит, что Рудин с его талантами должен «трудиться, стараться быть полезным». Тот отвечает, что он бы рад, да «где найти искренние, сочувствующие души?» Тем не менее он благодарит Наталью, заявляет, что ее слово напомнило ему его долг, его дорогу, что он должен действовать, а не растрачивать свои силы на пустую, бесполезную болтовню. «И слова его полились рекою. Он говорил прекрасно, горячо, убедительно – о позоре малодушия и лени, о необходимости делать дело. Он осыпал самого себя упреками, доказывал, что рассуждать наперед о том, что хочешь сделать так же плохо, как накалывать булавкой наливающийся плод… Он говорил долго и окончил тем, что еще раз поблагодарил Наталью Алексеевну». На прощание Рудин позволяет себе вольность – пожимает Наталье руку. По пути к дому они встречаются с Волынцевым, который видит перемену, произошедшую в Наталье за последние дни, и страдает от этого.

Вернувшись к себе домой, Волынцев видит у своей сестры Лежнева. Александра Павловна просит брата, чтобы он помог убедить Лежнева в том, что Рудин – необычайно умный и красноречивый человек. Лежнев скептически отзывается о Рудине, Александра Павловна говорит, что его задевает превосходство Рудина. На это Лежнев, по настоянию Александры Павловны, рассказывает о прошлом Рудина (Лежнев хорошо знал Рудина раньше): «Родился он в Т…ве от местных помещиков. Отец его скоро умер. Он остался один у матери. Она была женщина добрейшая и души в нем не чаяла: толокном одним питалась и все, какие у нее были, денежки употребляла на него. Получил он свое воспитание в Москве, сперва на счет какого-то дяди, а потом, когда он подрос и оперился, на счет одного богатого князька, с которым… сдружился. Потом он поступил в университет… уехал за границу. Из-за границы Рудин писал своей матери чрезвычайно редко и посетил ее всего один раз, дней на десять… Старушка и скончалась без него, на чужих руках, но до самой смерти не спускала глаз с его портрета… Добрая была женщина и гостеприимная… потом я встретился с Рудиным за границей. Там к нему одна барыня привязалась из наших русских, синий чулок какой-то, уже немолодой и некрасивый, как оно и следует синему чулку. Он довольно долго с ней возился и наконец ее бросил… или нет, бишь, виноват: она его бросила».