Александр Левинтов - Письма внуку Ване

Ещё у нас жил сверчок. Мы никогда его не видели, он жил где-то высоко под потолком, только слышали, но я очень любил засыпать под его тихое стрекотание.

А вот со всеми другими животными иногда выходило смешно. Одна девочка, впервые попав в деревню и увидев кошку, закричала: «мама1 мама! смотри – корова!», потому что до этого она видела и корову, и кошку только в книжке и не представляла себе их реальных размеров.

У козы острые крутые рога и жёлтые глаза, кажущиеся нам злыми. Однажды коза так напугала мою старшую сестру, что та закричала совершенно диким образом, коза испугалась, подбросила её рогами себе на спину и помчалась со страху во весь опор. Коза и сестра моя Света натерпелись страху, а люди долго смеялись и много лет вспоминали эту историю.

Меня однажды гусь больно ущипнул, потом шипел, гоготал и махал огромными крыльями: в отличие от тебя я гусей побаивался.

А вот кого я никогда не боялся, так это коров. У них такие красивые добрые глаза, и тёплые морды, и вообще от них всегда пахнет теплом и молоком, а я очень люблю молоко. Лет с десяти-одиннадцати, а, может, даже раньше, я работал в деревне подпаском. И никогда не бил, и не пинал их, как это обычно делали в России пастухи. Когда корова вечером возвращается из стада во двор, её надо непременно угостить большим куском чёрного хлеба, густо посыпанного солью. Корова горячо дышит тебе в ладонь и позволяет почесать лоб.

Уже совсем взрослым я часто ездил в деревню, работал и пастухом, и скотником, и кормачом и даже ветеринаром. Я любил коров – и коровы любили меня. Помню одну чёрную корову, её звали Кармен, у неё были изумительно красивые глаза, карие, с влажной поволокой. Я ей всегда подкладывал корма чуть больше, чем другим коровам, гладил и говорил ей всякие нежные и ласковые слова. Её доили не автодоильным аппаратом, а вручную. Она давала вечером целое ведро молока, необычайно вкусного, тёплого, жирного. Вся бригада ждала это молоко и не садилась ужинать без него.

И, конечно, я очень любил телят. Однажды я принимал роды у коровы. Бедная так долго мучилась, что у меня, взрослого мужчины, слёзы стояли в глазах. Наконец, телёнок родился, он пытался стоять, но тоненькие ножки подкашивались и его шатало из стороны в сторону. Я взял его на руки и уложил на пук соломы в углу яслей для маленьких телят.

Телята часто простывают, болеют, ходят сопливые. Я собирал для них бадан – замечательную целебную траву для сопливых телят, а также делал им уколы, коленом удерживая их под живот. Это называется вакцинацией. Представляешь – поставить за день 100—150 уколов телятам! А они норовят поймать твою руку и сосут её, думая, что это соска с молоком: к сожалению, в России и коровы, и телята, и вся живность, и даже люди часто недоедали и были голодными или полуголодными.

Я знаю, ты тоже любишь бывать в деревне, любишь и кур, и гусей, собирать яйца и кормить всю эту живность. Это очень хорошо.

Мы, люди, сильней любого животного и любого растения, даже если они гораздо больше нас. Но мы должны употреблять свою силу не во зло им: не только кошки и собаки – цветы различают и помнят добро и зло. И к тем, кто любит их, они относятся совсем иначе, нежели к тем, кто причиняет им боль и зло.

И мы с тобой всегда должны помнить, что – такие же Божьи твари, как и они, что мы все, живые, – братья друг другу.

Желомеино, под Москвой. 1956. В центре – бабушка Оля, с краю – дедушка Саша. Дальше всех от фотоаппарата – я, подпасок.

Люди немного похожи на медведей: медведица на зиму устраивается на спячку не одна, а со своим годовалым медвежонком. Она рожает другого медвежонка, совсем маленького, с варежку, в берлоге, во сне, в феврале-марте. Когда они выползают втроём из берлоги в начале марта, медведица очень голодна. Она отправляется на поиски пищи, оставляя малыша на попечение старшего медвежонка, пестуна.

У слова «пестун» есть два однокоренных слова: пастух и пастор – они не кормят, но воспитывают, пестуют.

В русском языке слово «ребёнок» означает «работник» – с 4—5 лет ребёнок уже помогает по дому: пестует малышей, убирается, следит за чистотой и порядком. Раньше в семьях было много детей. Они часто болели, голодали, умирали, о них мало заботились – они сами заботились о себе и друг о друге, выживал всегда сильнейший.

С точки зрения истории люди начали заботиться о детях совсем недавно. Первый в мире киндергартен открылся в Германии только в 1840 году, менее 200 лет тому назад. Тогда же возникла детская медицина, педиатрия, детская система воспитания, педагогика, и детская психология: всё это – достижения немецких и швейцарских учёных и гуманистов. Помнишь в Пухайме улицу Песталоцци? Мы часто гуляли по ней, когда ты был совсем маленький. Песталоцци – знаменитый швейцарский педагог, в Цюрихе ему поставлен памятник в самом центре города.

А в начале 20 века замечательный канадский писатель Сеттон-Томпсон придумал детское скаутское движение. Он писал очень интересные рассказы про зверей Северной Америки: гризли, волков, лис, кроликов, одичавших лошадей мустангов. Это – гордые, свободолюбивые звери, вызывающие уважение и восхищение. Скауты – искатели, разведчики, они живут в палаточных городках, ходят в походы, собирают минералы и гербарии, изучают природу и помогают ей, если она нуждается в их помощи. Наверно, эти ребята были первыми экологами на Земле.

А в России?

А в России сто лет назад, в 20-е годы появились пионеры (наша версия скаутов), пионерские лагеря и летние дачи для детей киндергартенов. Дело в том, что в России тогда (да и во многие другие времена) было очень голодно. Считалось, что за городом дети отъедятся, хотя деревни голодали и были гораздо беднее городов, но резон в этих дачах и лагерях, конечно, был – за городом, особенно в лесу, полно диких ягод и грибов, орехов и других плодов, вкусных и полезных растений. Кроме того, за городом всегда чистый воздух и чистая родниковая вода, а это, как ты знаешь, очень важно для здоровья.

Ленинград, где наша семья прожила пять лет, был очень голодным городом. Поэтому наш детский сад, киндергартен, на всё лето выезжал за город, на дачу.

Я помню отчётливо один эпизод.

Раннее утро, пока все спят, я встал, чтобы собрать малину, которой много росло вокруг нашей дачи. Дача располагалась на высоком длинном холме. Теперь мы с тобой знаем, что это – форма моренного рельефа, друмлина, оставленная нам ледником. Далеко впереди и внизу открылось озеро. С куста на меня посыпалась обильная роса, и я вспомнил стихотворение Ивана Никитина (у нас в семье его очень любят) «Утро», которое мне очень нравилось и которое я сходу запомнил (и помню до сих пор!):