Андрей Яковлев - Перевод и межкультурное взаимодействие

М. Розарио Мартин Руано также соглашается с М. Кронином в том, что болезнь универсализма сменилась болезнью диверсификации [Там же: 49], которая выражается в эклектизме и игнорировании работ других авторов, не вписывающихся в рамки исследования.

После периода бурного расцвета идей в 80-е и 90-е зарубежное переводоведение столкнулось с проблемой поиска самого себя и самоопределения в том разнообразии, которое им же и было порождено [Kuhiwczak, Littau 2007: 5]. Однако такой поиск, как правило, направлен также на частные проблемы, а вопросы о текстовых различиях сменились вопросами культурных (этнических, гендерных и т.д.) различий, но поиски ответов на них осуществляются всё в том же ключе, что неминуемо ведёт к эклектизму и мнимому прогрессу [Там же]. Работы одних авторов в большей или меньшей степени склоняются к традиционному взгляду на перевод [Pym, Shlesinger, Simeoni 2008], другие же авторы стремятся выйти за привычные рамки лингвистического, литературоведческого или культурологического взгляда на перевод [Gambier, Shlezinger, Stolze 2007; Wing-Kwong Leung 2006].

Ещё в большей степени такая ситуация характерна для отечественного переводоведения, где большинство учёных, занимающихся проблемами перевода, могут быть разделены (хотя и несколько условно) на два идеологических «лагеря»: те, чьи взгляды близки традиционным подходам, зародившимся несколько десятилетий назад, и те, кто преподносит свои концепции как альтернативу традиционным теориям, пытаясь разрабатывать проблемы перевода под новым углом зрения. Обратимся сначала к первому «лагерю».

Если несколько десятилетий назад на страницах монографий, учебников и сборников статей нередко можно было встретить серьёзную полемику вокруг тех или иных вопросов онтологии и методологии перевода, то в настоящее время многие авторы как будто пришли к единому, общему для всех взгляду на перевод. Полемика всё чаще сменяется апологетикой и цитированием «классиков» переводоведения, за которыми скрываются всё те же эклектика и игнорирование других точек зрения, а если полемика и встречается, то затрагивает чаще всего намного более частные вопросы, нежели сущность перевода и основные категории теории. Например, М.В. Мажутис пишет: «Если понимать перевод как акт межъязыковой коммуникации, то тексты на исходном и переводящем языках (ПЯ) сопоставляются с точки зрения не только языковых, но и культурных особенностей (курсив наш. ‒ А.Я.) [Мажутис 2006: 19]. Как видно, повествование идёт полностью в русле традиционных взглядов на перевод, который понимается как языковое соотношение, меняются лишь акценты в рассмотрении этого соотношения, соответствующие более современным тенденциям в языкознании.

Встречаются даже попытки точно определить дату становления теории перевода как автономного направления в науке о языке. Так, например, Е.Л. Лысенкова называет выход книги Н.К. Гарбовского «Теория перевода» вехой, ознаменовавшей «…прорыв на пути к окончательному формированию теории перевода как относительно автономной филологической науки» [Лысенкова 2006: 111], а также констатирует якобы объективное наличие «давно существующих под другими обозначениями» законов теории перевода.

Действительно, в науке о переводе сложился комплекс мнений (чаще всего это суждения всё тех же «классиков», разработавших наиболее известные концепции и модели), которые считаются непререкаемыми, а если начинающий исследователь ссылается на них, то это, в свою очередь, считается своего рода меткой, что работа автора прочно основана на многолетней научной традиции и не противоречит ей. В такой ситуации молодой исследователь, как правило, выбирает то или иное определение понятия, исходя из удобства применения этого определения (но не содержания понятия!) к проводимому исследованию, что, к сожалению, почти всегда ведёт к эклектизму.

Данное положение дел не мешает, впрочем, многим теоретикам перевода вести дискуссии о приемлемости и содержании того или иного понятия, но дискуссии эти носят чаще всего лишь внешний, некритический, а иногда и неконструктивный характер. Например, В.Н. Шамова критикует скопос-теорию за её слишком размытую трактовку эквивалентности, однако приводит определение этого понятия, по своей неопределённости практически ничем не отличающееся от критикуемого [Шамова 2005: 179]. Ту же картину можно наблюдать в диссертации Л.Г. Романовой, полностью посвящённой этому вопросу, где даются почти идентичные определения этих понятий [Романова 2011: 12], а положения, выносимые на защиту, во многом противоречивы [Там же: 7–8]. Даже при заявлениях о первостепенной роли переводчика и внесении в понятийный аппарат новых аспектов продолжается изучение перевода с традиционных позиций, а дежурные фразы об учёте «человеческого фактора» просто повисают в воздухе. С другой стороны, попытки лишь частичной коррекции понятий и подходов свидетельствуют о стремлении учёных отыскать такую методологическую процедуру, которая освободила бы их от необходимости пересмотра общих принципов, но позволила бы оставаться в рамках общепринятой терминологии. Подобные стремления, как мы полагаем, относятся и ко второму «лагерю» исследователей, возможно, даже в большей степени, – к тем, кто разрабатывает проблемы переводоведения с привлечением новых и бурно развивающихся сегодня научных направлений, не вписывающихся в ортодоксальные парадигмы и точки зрения. Рассмотрим теперь и этот «лагерь».

Изменения в языкознании совершенно закономерным образом повлекли за собой соответствующие изменения и в переводоведении [Нефёдова, Ремхе 2014]. Возникают такие ракурсы рассмотрения перевода, которые пытаются учесть его коммуникативные и когнитивные особенности [Волкова 2010]. Разумеется, с развитием смежных с переводоведением направлений появляется всё больше работ, авторы которых стремятся к соединению различных подходов для решения тех или иных вопросов и зачастую открыто заявляют о противопоставлении своих взглядов традиционным, например: [Алексеева 2010; Дзида 2010; Леонтьева 2012; Кушнина 2004; Шутёмова 2011; 2012]. Так, Н.Н. Дзида в своей диссертации рассматривает проблему асимметрии концепта при переводе художественного текста с позиций когнитивно-деятельностной теории перевода (в трактовке Н.Л. Галеевой). Новую когнитивно-деятельностную парадигму переводоведения, направленную на понимание текста оригинала, автор работы противопоставляет старой, традиционной, ориентированной на язык и культуру перевода [Дзида 2010: 7]. Однако далее, говоря о причинах асимметрии концептов при переводе, Н.Н. Дзида замечает, что проблема заключается в отсутствии эквивалентов и полных соответствий концептам в разных языках, а одним из главных факторов, затрудняющих перевод, является межъязыковая асимметрия: «При переводе с одного языка на другой происходит взаимное наложение картин мира языка (курсив наш. – А.Я. ) перевода и языка оригинала… Частичность и неполнота воссоздания системы смыслов оригинала (курсив наш. – А.Я. ) признаются нами объективными свойствами (курсив наш. – А.Я. ) перевода. Они обусловлены неизбежной асимметрией любой контактирующей пары языков, межъязыковой асимметрией (курсив наш. – А.Я. )…» [Там же: 11]. В этом высказывании явно просматривается параллель с «классическими» теориями и моделями перевода, от влияния которых автору, очевидно, не удалось полностью избавиться.