Сергей Утченко - Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е

Последние слова были покрыты громким хохотом. Среди здоровых и сильных гостей образ Терсита казался особенно смешным.

Но когда аэд перешел к речи Терсита, часть гостей, сидевших на левой нижней половине стола, перестала смеяться. Послышались даже сдержанные, одобрительные возгласы… «Чем ты опять недоволен, Атрид, и чего ты желаешь?» — спрашивал Терсит Агамемнона:

«Вот и я тоже, — забывшись, громко произнес лохматый, бедно одетый человек, сидевший на нижнем конце стола, — привел локрийского вождя на ремне в наш лагерь. Все их племя собирало золото для его выкупа. А много ли я получил?»

Но он внезапно замолчал, когда заметил устремленный на него грозный взгляд хозяина дома…

А речь Терсита, о которой пел аэд, становилась все дерзостней. Терсит призывал народ покинуть Агамемнона и вернуться домой:

Голос аэда звучал грозно и громко. Словно невидимая стена разделила гостей: верхний конец стола во главе с хозяином дома мрачно молчал, на нижнем шептались, у многих разгорелись глаза. Аэд почувствовал, что пора ослабить впечатление, произведенное речью Терсита. Он стал рассказывать, как против Терсита выступил хитроумный вождь Одиссей, которого за его ум ценили больше других ахейских вождей:

Одиссей напомнил собранию, что во время войны твердая власть единого начальника необходима:

Обращаясь к Терситу, он закричал:

«Странное доказательство своей правоты, — пробормотал тот гость, который прежде вспоминал, как он захватил в плен локрийского вождя, — дубиной можно доказать все, что угодно». Певец и сам чувствовал, что посрамление Терсита вышло неполным. Боясь разгневать знатных слушателей, он всячески старался теперь показать представителя народа жалким и смешным трусом:

Образ воина в латах, утирающего слезы кулаками, казался действительно смешным. Знатные гости громко захохотали, послышались крики одобрения. Хозяин сам налил огромный дорогой кубок лучшего вина и послал его аэду.

Когда пир был окончен, гость, сидевший на нижнем конце стола, взялся проводить певца в отведенное ему для ночлега место. Перед дверью слепец споткнулся о собаку. «Осторожнее, не упади, — сказал аэду спутник, поддерживая его за локоть, — ты и так сегодня достаточно замарал себя, угождая басилеям и стараясь опорочить честного Терсита. Дар песен ведь дан тебе от богов, чтобы радовать людей, славить красоту и правду».

Певец засмеялся. «Не для сегодняшних слушателей слагаю я свои песни, — отвечал он. — Мои песни поет народ, и народ сохранит их для грядущих поколений. Речи Терсита в моей песне расскажут им, как жили и что думали простые люди наших дней, а пока пусть басилеи смеются над его худобой и лысой головой, заостренной кверху».

Ночь была морозная. Сильный ветер с моря продувал насквозь маленькую, наскоро сколоченную хижину. Генрих Шлиман и его жена — гречанка София, несмотря на поздний час, не могли уснуть. Холод был такой сильный, что от него нельзя было укрыться ни под какими одеялами. Даже Шлиман, много лет живший в Петербурге и привыкший к русским морозам, не мог заснуть в такую погоду.

…Была зима 1873 года. Уже второй год жили Шлиманы в глухом уголке Турции, занимаясь раскопками холма Гиссарлык. Само название холма подсказывало, что копать надо именно здесь. «Гиссарлык» по-турецки означает «место развалин». Местность очень походила на ту, где, по описанию Гомера, находилась древняя Троя, или, как ее иначе называли греки, «Священный Илион». На востоке от холма высилась лесистая гора Ида, с запада протекала река Скамандр, также описанная Гомером. В нескольких километрах виднелись Эгейское море с небольшим заливом и Геллеспонт — нынешние Дарданеллы — пролив, ведущий в Мраморное море.

Шлиман и его жена сидели закутавшись у небольшого очага и тихо беседовали: «Возьми книгу, София, — попросил Шлиман, — и прочти о гибели Трои». София открыла старинную толстую книгу и стала читать вслух:

«Весь ахейский лагерь гудел. Чинили корабли, рассохшиеся от долгого пребывания на берегу, снимали палатки. Кричали воины, ревел скот, рыдали пленницы, которых гнали к чернобоким кораблям. Перед самым заходом солнца все было погружено на суда, подняты якоря, загремела дружная песня гребцов, и ахейские корабли покинули гавань. Скоро из глаз скрылась крепкостенная Троя, и лишь покрытая лесом гора Ида, освещенная последними отблесками заката, долго еще виднелась на темневшем горизонте.

С первыми лучами солнца во дворец троянского царя, старца Приама, прибежал вестник. Он принес удивительную новость: враги, так долго и упорно осаждавшие Трою, неожиданно уплыли, потеряв, очевидно, надежду на захват города. Но вестник не решился подойти к покинутому лагерю, так как видел издали какое-то огромное деревянное сооружение, одиноко черневшее на песчаном берегу.

По распоряжению Приама были посланы люди, чтобы разведать, совсем ли покинули ахейцы берег и нет ли здесь какой-либо хитрости. Посланные вернулись и донесли, что враги сожгли и разрушили все остатки лагеря.

“Ясно, что теперь они уже не вернутся”, — сказал стоявший тут же Эней — родственник Приама, один из самых храбрых троянских воинов. Разведчики рассказали также, что на берегу стоит огромное деревянное изображение коня — единственное, что осталось на место долгой стоянки врагов, если не считать многих куч мусора. Когда в городе стало известно, что осада снята и губительная война, стоившая обеим сторонам стольких жертв, прекратилась, все жители выбежали за ворота в поле. На этом обширном поле почти ежедневно десять лет бились греки и троянцы. Теперь все оно было покрыто народом. Радостно шумя, троянцы приблизились к покинутому лагерю. Всем хотелось взглянуть на места, где стояли палатки знаменитых ахейских вождей. Толпа в изумлении окружила громадного коня: зачем нужен был ахейцам этот деревянный копь, почти с гору величиной, почему они оставили его здесь на берегу? В толпе возникли споры.