Валерий Воскобойников - Братья: Кирилл и Мефодий

Всюду братьев встречали местные жители, с удивлением рассматривали пока еще непривычную грамоту, уговаривали остановиться, пожить, чтобы научили их читать по-славянски.

В столице Великой Моравии уже за неделю знали, что приближаются к городу Константин Философ и брат его Мефодий.

Князь Ростислав вместе с народом вышел навстречу и сам ввел дорогих гостей в городские ворота.

Князь Ростислав умел читать по-латыни, но смысла фраз не понимал, потому что знал язык плохо, лишь произносил слова, не вникая в них.

Отставил князь государственные дела и громко, так, что слышно было во всем замке, читал по складам славянскую книгу. Каждое слово было ему понятно в этой книге.

Константин сидел рядом, поправлял князя.

Грамота Ростиславу понравилась.

Всю жизнь отважно и мудро защищал Ростислав свой народ, родные земли от жадного франкского короля Людовика Немецкого.

«Осенью 855 года повел король Людовик войско против Ростислава, герцога моравов, которые восстали против немецкого господства. Король сражался с малым счастьем и возвратился назад без победы» — так записано было в летописи.

Заодно с немецким королем был и архиепископ зальцбургский. Он считал земли моравов собственным владением, посылал туда своих священников. Десятую часть урожая крестьяне должны были отдавать церковникам.

Немецкие священнослужители наскоро, по-латыни бубнили молитвы, зато обстоятельно, зорко оглядывали поля, пересчитывали стада, чтобы не обманули их славяне, чтобы положенная часть добычи перешла к ним в доход.

Князь мечтал о самостоятельной славянской церкви. «Народ, послушный воле чужеземных священников, не может стать независимым», — думал князь Ростислав.

Братья усердно обучали своих учеников грамоте и церковной службе на языке славян. Ученики были старательными. Скоро среди них выделились самые верные, самые способные. Звали их: Горазд, Климент, Лаврентий, Ангеларий, Славомир, Наум.

На первую службу князь привел всю свою семью.

Лишь его племянник, Святополк, не пошел слушать славянское служение, он был в дружбе с немецкими священниками.

Службу вел сам Константин. Мефодий и ученики помогали ему.

«То было чудное мгновение!.. Глухие стали слышать, а немые говорить, ибо до того времени славяне были как бы глухи и немы» — так написали летописцы о той первой славянской службе.

Константин и Мефодий ездили по стране, основывали новые церкви, обучали новых людей.

Вскоре опустели церкви, где вели службу немецкие проповедники на так и не понятой чужой латыни. Перестал народ слушать посланников архиепископа зальцбургского, друга немецкого короля.

Не повезли им моравы свой урожай.

В тот вечер Константин был дома один. Он сидел при свече, переводил с греческого на славянский новую книгу. Брат уехал в дальние села. Ученики только что разошлись.

По крыше гулко стучал дождь, ветер сотрясал соседние деревья, рвал с них последние листья.

Неожиданно в дверь громко постучали.

Константин привстал, но дверь уже распахнулась, и вошел человек в мокрой одежде.

Это был немецкий священник, один из посланников зальцбургского архиепископа. Священник с первых дней в Велеграде едва замечал Константина. Проходил мимо, не — здороваясь, а когда однажды Мефодий попросил у него взаймы церковную утварь, он грубо отказал.

Теперь этот священник отряхивал грязь и воду у двери, ждал, когда Константин пригласит его пройти к свету и сесть.

Константин пригласил.

— Когда бы я ни шел мимо, все у вас свеча горит, — заговорил священник неожиданно дружелюбно. Он с любопытством посмотрел на рукопись, лежавшую на столе.

— Перевожу новую книгу, — сказал Константин. — Удивляюсь, страна уже сто лет как считается христианской, а многие люди не видели в своей жизни ни одной книги.

— Не божеское это дело, нет не божеское! — Священник разглядывал знаки славянского письма. — Народ здесь дикий и темный. Грубый его язык не годится для прославления господа.

— Вот мы и просвещаем его, — ответил Константин.

— Нельзя на варварском языке славить бога. Его можно лишь оскорбить такой молитвой. Пусть славяне чаще ходят в церковь и проникаются звуками латинских молитв.

— Но если славянин забудет родной свой язык, он и славянином перестанет быть!

— Зато на него падет благодать божья!

— Каждый народ должен знать свой язык и свою историю! — сказал Константин твердо. — А возносить молитвы можно на любом языке, лишь бы они были искренни!

Священник понял, что убедить Константина ему не удастся, и решил не продолжать спор. Он мельком взглянул на темное окно и произнес с сочувствием в голосе:

— Холодно тут, сыро. На вашем море такой погоды вы и не видели.

— Что поделаешь, — сдержанно улыбнулся Константин, — мы знали, куда ехали, были готовы и мерзнуть.

— Такой образованный человек в волчьей глуши пропадает! — с прежним сочувствием продолжал священник. — Тут за водой к колодцу не выйдешь, ноги увязнут, а в Константинополе, говорят, вода сама в дом течет. Что., верно это?

— У нас во многих городах есть водопроводы.

— Культурная страна! Говорят, в храмах ваших одного золота больше, чем во всем мире.

— Храмы у нас красивые.

— И книг столько, что не сосчитать! Сколько вы с собой-то привезли? Ведь много не увезешь?

— И это верно.

— И что вам тут одному волком выть?

— Я здесь не один. У нас с братом учеников уже немало, и дикими да темными их никто теперь не назовет.

— С братом? — Священник посмотрел на Константина странно и чуть заметно усмехнулся. Потом поднялся и стал прощаться.

— Я ведь просто шел мимо, смотрю, у вас свеча горит. Думаю, надо зайти, хоть поговорить когда-нибудь…

Священник ушел, а Константина не покидала тревога за Мефодия. Уж слишком странным был взгляд, когда заговорили о брате. Константин вышел из дому, на ветер и дождь, долго стоял, вглядываясь в темноту.

Тропа шла вдоль реки, через низкие луга.

Лошадь шагала небыстро, да ее и подгонять не стоило, потому что кругом было темно, и двигалась она скорей всего наугад.

Мефодий собирался выехать из села раньше, но его задержали моравы.

Мефодий уже не удивлялся бедности их жизни. Люди жили в убогих хижинах. На утоптанном земляном полу лежала солома, по ней ползали дети. Крыши тоже были соломенные. В углу стояла печь-каменка. Когда ее топили, дым выходил в жилище. Под одной крышей с людьми часто жила и скотина.

Земля давала скудные урожаи, их едва хватало до лета.

Так жили всюду в окрестных землях и жизнь эту считали нормальной.