Ирина Румянцева - Психология речи и лингвопедагогическая психология

Таким же образом можно создать на заданную тему и оперу, представив ее в певческих образах.

Хочется напомнить также высказывание Р. С. Немова о том, что, обладая богатым воображением, человек может «жить» в разном времени, потому что одним из самых любимых упражнений у учащихся является фантазия на заданные вопросы: «Если бы у вас был выбор, в каком бы веке (времени) и в какой стране вы бы жили и кем бы вы тогда были и почему»?

Завершая наш краткий разговор о воображении, хочется вновь привести слова С. Л. Рубинштейна: «Кусочек фантазии есть в каждом акте художественного творчества и во всяком подлинном чувстве; кусочек фантазии есть в каждой отвлеченной мысли, поднимающейся над непосредственно данным; кусочек фантазии есть и в каждом действии, которое хоть в какой-то мере преобразует мир; кусочек фантазии есть в каждом человеке, который мысля, чувствуя и действуя, вносит в жизнь хотя бы крупицу чего-то нового, своего» [377, с. 301].

Необходимость развития мышления в процессе обучения иноязычной речи определяется тем очевидным фактом, что мышление и речь теснейшим образом связаны между собой. Нередко даже говорят, что мышление и речь являются двумя сторонами одного явления. Это, конечно же, не совсем так хотя бы потому, что мышление может протекать и не в речевой форме. Таково, например, наглядно-действенное мышление ребенка, а также взрослого, занятого конкретным практическим трудом.

Нетождественность мышления и речи доказывается и тем, что одну и ту же мысль человек может выразить совершенно разными словами и грамматическими средствами. С. Л. Рубинштейн писал: «Мы иногда ищем и не находим слова или выражения для уже имеющейся и еще словесно не оформленной мысли; мы часто чувствуем, что сказанное нами не выражает того, что мы думаем; мы отбрасываем подвернувшееся нам слово, как неадекватное нашей мысли: идейное содержание нашей мысли регулирует ее словесное выражение» [377, с. 395].

Конечно, речь можно назвать, как это часто и делается, инструментом, средством или формой мышления. Но, по образному выражению С. Л. Рубинштейна, «речь – это не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа. Речь, слово служат не только для того, чтобы выразить, вынести во вне, передать другому уже готовую без речи мысль. В речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем . Речь здесь нечто большее, чем внешнее орудие мысли; она включается в самый процесс мышления как форма, связанная с его содержанием. Создавая речевую форму, мышление само формируется. … Мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи совершается» [377, с. 395].

Существует мнение, в частности Р. С. Немова, что мышление не следует рассматривать как отдельный психический процесс, поскольку «оно незримо присутствует во всех других познавательных процессах: в восприятии, внимании, воображении, памяти, речи» [289, кн. 1, с. 275]. Такой подход представляется нам не совсем оправданным, ибо то же самое характерно и для всех перечисленных выше психических процессов, которые являются взаимопроникающими, или, по терминологии Л. М. Веккера, «сквозными».

Вновь передавая мысль и слова С. Л. Рубинштейна, можно сказать, что познание человеком объективной действительности начинается с многочисленных ощущений и восприятий. Но если ощущения и восприятия отражают отдельные стороны явлений в более или менее случайных сочетаниях, то мышление соотносит данные ощущений и восприятий – сопоставляет, сравнивает, различает, раскрывает отношения и «чувственно не данные» абстрактные свойства вещей, выявляет их взаимосвязи и тем самым глубже познает сущность действительности. Задача мышления как раз и заключается в том, чтобы «выявить существенные, необходимые связи, основанные на реальных зависимостях, отделив их от случайных совпадений по смежности в той или иной частной ситуации». Всякое мышление совершается в обобщениях. «Мышление – это движение мысли, раскрывающее связь, которая ведет от отдельного к общему и от общего к отдельному. Мышление – это опосредованное – основанное на раскрытии связей, отношений, опосредований – и обобщенное познание объективной реальности» [377, с. 309].

Мышление как высшая психическая функция человека – это настолько сложное и многогранное явление, что подходить к его описанию можно под разными углами и с разных сторон. Именно поэтому существуют и различные классификации видов мышления.

Так, С. Л. Рубинштейн, выдвигая тезис о едином и фактически неделимом мышлении, условно считает возможным выделить внутри данного явления, прежде всего, наглядное мышление и мышление отвлеченное, теоретическое . Вместе с тем, справедливо отмечая, что теоретическое мышление является высоким уровнем мышления, он подчеркивает, что «наглядное мышление и мышление отвлеченно-теоретическое многообразными способами переходят друг в друга», и что различие между ними относительное – «оно не означает внешней полярности» [377, с. 334].

«Всякое мышление, – пишет С. Л. Рубинштейн, – совершается в более или менее обобщенных, абстрактных понятиях, и во всякое мышление включаются более или менее наглядные чувственные образы; понятие и образ-представление даны в нем в неразрывном единстве. Человек не может мыслить только в понятиях без представлений, в отрыве от чувственной наглядности; он не может также мыслить одними лишь чувственно наглядными образами, без понятий» [377, с. 334].

С. Л. Рубинштейн считает глубоким заблуждением мысль, последовательно проводимую, в частности, в системе Гегеля, о том, «будто образ является только низшим уровнем познания, который на высшем уровне должен и может быть безостаточно заменен понятием», ибо ошибочно полагать, – говорит он, – что можно исчерпать действительность одним лишь понятием [377, с. 335].

«Образ обогащает мысль», – убежден С. Л. Рубинштейн, – и в качестве иллюстрации приводит известную метафору «Моя звезда закатилась», которая образно передает мысль, допускающую отвлеченную формулировку: «он больше не пользуется успехом». «Но образное выражение передает еще много дополнительных оттенков ему лишь свойственной выразительности, – отмечает С. Л. Рубинштейн. Оно передает не только голый факт, но и отношение к нему. Сравнение с небесным светилом говорит о том, … что речь идет не о банальной неудаче, а о судьбе человека, в которой было что-то значительное, возвышенное, величавое. Оно оттеняет также момент стихийности, независимость происшедшего от воли человека и этим устраняет момент личной вины. Оно говорит вместе с тем об эпическом отношении говорящего к своей судьбе и постигшим его неудачам. … Метафорическое выражение может поэтому служить ярким доказательством как единства общей мысли, понятия и образа, так и качественного своеобразия образа, его отличия от понятия» [377, с. 335].