Анна Сьюэлл - Черный Красавчик (с иллюстрациями)

Нас уже разводили по стойлам, когда мы услышали душераздирающее ржание злосчастных лошадей, погибавших в конюшне, охваченной огнем. Как страшно они ржали! И Джинджер, и я пришли в ужас, но нас увели и хорошо устроили на ночь.

Наутро пришел хозяин проведать нас и переговорить с Джеймсом. Меня как раз чистил гостиничный конюх, поэтому я слышал не весь разговор, но я видел счастливое лицо Джеймса и понимал, что хозяин говорит о том, как горд его поведением.

Наша хозяйка была настолько измучена тревожной ночью, что продолжение путешествия было решено отложить до послеполудня. Это означало, что Джеймс свободен все утро, он отправился разузнать насчет сбруи и нашей коляски, а также послушать рассказы о подробностях ночных событий.

Когда он возвратился и стал пересказывать услышанное гостиничному конюху, мы узнали, что же произошло.

Вначале никто не мог понять причины пожара, пока один джентльмен не вспомнил, как он видел Дика Таулера, входящего в конюшню с трубкой в зубах. Таулер вышел без трубки и отправился в харчевню за новой. Затем младший конюх рассказал, что попросил Дика Таулера подняться на чердак за сеном, предупредив его, чтобы он оставил трубку внизу. Дик отрицал, что лазил на сеновал с трубкой, но ему никто не верил.

Я вспомнил строгое правило не курить в конюшне, заведенное у нас Джоном Мэнли, и подумал, что это правило следовало бы ввести повсеместно.

Джеймс говорил, что в конюшне прогорели и пол, и потолок, остались только закопченные стены, а две несчастные лошади погибли под горящими балками и грудами черепицы.

Оставшуюся часть пути мы проделали уже без приключений и вскоре после заката добрались до усадьбы друзей хозяина. Нас отвели в чистую и удобную конюшню и отлично устроили под присмотром любезного кучера, который, услышав рассказ о пожаре, явно проникся большим уважением к Джеймсу.

— Одно мне совершенно ясно, молодой человек, — сказал он, — ваши кони знают, кому они могут довериться. Мало что бывает трудней, чем заставить лошадь покинуть конюшню во время пожара или наводнения. Почему они упираются, я не могу сказать — упираются и все тут! Редкий конь послушно выходит — может, один из двадцати.

Погостив два-три дня в усадьбе, мы возвратились восвояси. Обратный путь тоже обошелся без приключений, нам было приятно снова оказаться в родных стойлах. Джон был рад не меньше нашего тому, что мы опять дома.

Прежде чем запереть конюшню на ночь и разойтись по домам, Джеймс спросил Джона:

— Известно ли уже, кто займет мое место?

— Маленький Джо Грин, — ответил Джон.

— Маленький Джо Грин! Он же действительно еще маленький!

— Ему скоро пятнадцать.

— Но он и ростом маленький!

— Ростом он и впрямь не вышел, но он парнишка проворный, старательный и добросердечный. Он очень хочет устроиться на это место, да и его отец не против. Мне известно, что хозяин не возражает против того, чтобы испытать его. Хозяин сказал мне, что если я не считаю Джо подходящим работником, то он поищет кого-нибудь постарше, но я ответил, что готов посмотреть месяца полтора, что он собой представляет на деле.

— Полтора? — переспросил Джеймс. — Но ему же потребуется по меньшей мере полгода, чтобы чему-то научиться.

Джон, ты ведь взваливаешь на себя всю работу!

Джон засмеялся:

— С работой мы давнишние приятели. Я еще никогда не пугался работы.

— Ты очень хороший человек, Джон. Я хотел бы стать таким, как ты!

— Я не очень-то люблю говорить о себе, — сказал Джон, — но ты скоро от нас уедешь, и тебе жить среди людей, все решая самостоятельно, поэтому я тебе, пожалуй, расскажу, как смотрю на такие вещи. Мне было столько лет, сколько Джо теперь, когда мать и отец умерли от лихорадки через десять дней друг за другом. Я остался с моей увечной сестрой Нелли — ни родных, ни друзей, обратиться за помощью не к кому. Что может сделать крестьянский сын? Мне и одному было не прокормиться, не говоря о том, чтобы заработать на двоих. Попала бы моя Нелли в дом призрения, если бы не наша хозяйка, которую Нелли зовет не иначе как ангелом, и правильно зовет. Хозяйка сама нашла и сняла для Нелли комнату у старой вдовы Маллет, она снабжала Нелли заказами на вязание и вышивку, которые сестра выполняла, когда хорошо себя чувствовала. Когда же ей становилось хуже, хозяйка присылала ей обеды, дарила всякие полезные вещи и заботилась о Нелли, как родная мать.

Меня хозяин взял на работу и определил конюшенным мальчиком под начало старого Нормана, который был у него кучером в те времена. Меня кормили, я спал на чердаке, бесплатно получал рабочую одежду и еще три шиллинга в неделю, что давало мне возможность и Нелли помогать. Так вот, я хочу рассказать тебе про Нормана: он же мог отказаться от меня и заявить, что не в том он возрасте, чтобы нянчиться с деревенским неучем, который и за плугом ходить не сумеет. А Норман отнесся ко мне как к сыну, стал учить меня всему, что требовалось уметь.

Прошло несколько лет, старый Норман умер, а я занял его место. Конечно, сейчас мне прекрасно платят, я и на черный день могу откладывать, и Нелли моя весела, как пташка. Так что, Джеймс, сам видишь — не тот я человек, который задерет нос и откажется прийти на помощь начинающему свою жизнь мальчишке. И хозяина, человека доброго и достойного, я тоже не стану огорчать. Нет, нет и нет. Я по тебе буду сильно скучать, Джеймс, но все обойдется. Что может быть лучше, чем сделать доброе дело, когда представляется случай? Так что я рад этой возможности.

Джеймс спросил:

— Значит, ты не согласен с пословицей насчет своей рубашки, которая всегда ближе к телу?

— Никак не согласен! — ответил Джон. — Что сталось бы со мной и с бедной Нелли, если бы в те времена и хозяин, и хозяйка, и старый Норман — каждый бы рассудил, что своя рубашка ближе к телу? Я тебе скажу: Нелли прозябала бы в богадельне, а я бы турнепс окапывал! А что сталось бы с Черным Красавчиком и с Джинджер, если бы так рассуждал ты? Боже мой, они бы заживо сгорели! Нет, Джеймс, нет. Это пословица своекорыстная, недостойная христианина, а кто ее повторяет, считая, что можно заботиться только о собственном благе, а о ближнем не думать, — жаль, что такого человека не утопили, как котенка или щенка, прежде чем он открыл глаза! По крайней мере, я думаю так!..

Джон весьма решительно тряхнул головой, как бы в подтверждение своих слов.

Джеймс засмеялся; однако, когда он заговорил, в его голосе звучала печаль:

— Если не считать маму, ты был мне самым лучшим другом, Джон. Ты меня не забудешь?

— Нет, мой мальчик, нет! И я надеюсь, ты вспомнишь обо мне, если тебе понадобится помощь!

На другое утро в конюшне появился Джо, которому Джон начал показывать, что и как нужно делать. Джо учился выметать конюшню, таскал свежую солому и сено, помогал чистить сбрую и мыть экипажи. Джо был так мал ростом, что о том, чтобы он чистил меня или Джинджер, не могло быть и речи, поэтому Джеймс учил его, как мыть Веселое Копытце, которого собирались передать на его попечение — разумеется, под надзором Джона.