Григорий Кругликов - У самых брянских лесов

Да оно, что ни поп, то и приход, — певуче продолжает бабушка. — И что ни деревня, то и поверье. А в деревне — что ни двор, то и прозвище. Клинковских «долотчанами» дразнят. Рыбку, стало быть, на долото ловили. Расселись этак мужики-бородачи у речонки возле шляха и заместо крючков приладили к уде долото. Да и приговаривают: «Ловись, рыбка, на долото, ловись большая и малая ловись». А тут погонщики гурт скотины купецкой прогоняли. Диву даются — как это на долото рыбку удят? Ну и загляделись, рты пораскрывали. А бородач один и выкрикни: «Эх, сорвалось!» А сосед ему отвечает: «Тут сорвалось, зато там повялось».

— Где повялось? Бабушка!

— Да из гурта купецкой скотинки. Три телушки и увели.

И бабушку уже не остановить.

— Упороевцев «мякинниками» прозывают. Мякину с голодухи ели. Паниковцев «распояхами» кличут. Снопы жита, стало быть, с барского поля под рубахами таскали. Какой там нужен поясок? А всю-то нашу Орловскую губернию «дубинниками» окрестили. Забрались эдак бородачи с дубинками под Черный мост, купчика задумали обласкать. А тут и грянул гром, и мост задрожал, загудел, заходил. Вожак и выкрикни: «Купчик по мосту едет!» Да пошли в суматохе друг дружку дубинками валтузить. В кровь поискалечились. Разбирай там, кто свой, кто чужой. Ночка — ни зги не видать. Вот тебе и дубинники…

Знала бабушка на всю округу про каждое село и деревеньку меткую русскую присловицу, на всякого Егорку — свою поговорку.

Батя не раз говорил:

— Живем в лесу, пням молимся, щи лаптем хлебаем.

Во многом-то он и прав был. Живого стороннего человека, как диковинку, мы редко и встречали. Забредет случайно какой мужичонка из ближней деревни — на лаптишки ли лык надрать аль пару оглобелек припасти. Вот и все сторонние люди.

Зато лес для нас был, как для рыбака — море, а для пахаря — нива.

Бывало, еще только начнет заря отбеливаться и туман еще над землей плавает, а уже заявляется наша подружка Фекла и покрикивает:

— У, сони непутевые! Все дрыхнете? Вот окачу из ведерка — враз всхватитесь. Грибники тож…

— Да мы тебя поджидали. Сей минутой будем готовы. Какая ты додельная! — отвечает ей Большун. И тут же командует: — Живо, ребята, вставайте! Собирайтесь!

Сборы коротки: кузовки, лукошки и узелки с харчишками мама еще с вечера приготовила. А вот лапти перепутали.

— Ты куда мои лапти схватил? — спросонья всполошился Васька. — Эти мне и на нос не годятся…

— А мои Пашка подцепил. Эй ты, Черногуз! — наседает Большун на Пашку. — Подавай сюда мои лапти!

— Вот умоюсь и переобуюсь, — отвечает Пашка.

— Ты чего? Умоюсь? Все счастье и смоешь, а грибки ногами сшибать будешь, — поучает Большун.

Наконец, закинув за плечи кузовки и лукошки, а Фекла — большую плетуху, пошагали молча к лесу. Но очень скоро Фекла не выдерживает — начинает болтать с Ваней, толкает Ваську, подставляет ножку Пашке. И все хохочет и хохочет. Будто леший взялся ее щекотать.

— Хватит, тарабарка! — пытается остановить ее Вася.

— Ну, Васютка, милый, нелюдимый, не буду больше, убей — не буду…

— Полюбовалась бы зорькой да дурь из головы выкинула бы… Какая вокруг благодать…

А зорька утренняя и верно красива. Повсюду поблескивает, светится крупная роса, особо выделяясь на сплетенных пауками сетях. Небо синее, и ни единого облачка на нем. Не вздохнет и ветерок. Тишина.

— День нынче должен быть ясный и жаркий, — говорит Большун.

И чего-то он не знает! И все тропки да дорожки в дремучем лесу, и как по звездам путь держать, и где роют звери норы, и соловьи где поют. Все знает Большун.

Вступаем в лес — в стройный, сосновый, звонкий бор.

— Двигать, ребята, будем через старую пасеку, к малому становищу, — говорит, — потом к болоту Ловча, к заветному кадучку [1] Кадучок — колодец. .

— А коль сблудимся? Что делать будем? — беспокоится Фекла.

— Ну ты-то не сблудишься. Проворна не в меру. А то денька два и на сосне посидишь.

— У, какой!

Тишина в бору на ранней зорьке — только врачун-дятел простукивает и лечит красный бор да заунывно перекликаются иволги, перебрехиваются хохлатые, в узорном оперении сойки да невзначай перед самым носом из густой травы вырвется тетерев. Вздрогнешь от неожиданности. Лесную жизнь почуешь…

Бредем поодиночке, всяк сам собою, чтобы оглядеть излюбленные местечки, обкружить болотце, пошарить в вереске. А потеряв друг друга из виду, скликаемся:

— Ау, ау! Тут я, тут…

Просторны и величавы брянские леса! Красный стройный бор с перекатами, темный-претемный могучий ельник со мшарниками болот, зеленые дубравы… Из края в край не охватить, не измерить брянские леса…

Забредешь в дебри непролазные. Дико и угрюмо вокруг. Могучие сосны, ели и белая береза в поднебесье перешептываются неведомо о чем. Задерешь голову ввысь и невольно думаешь: какой же ты маленький, какой беспомощный! И в душу закрадывается что-то жутковатое…

Где-то здесь, в лесах, таятся и лоскутки от древней речушки Брыни. Брынь-брынь, а купчик брякнул мошной и сказал: «Быть тут городу Брянску!» И на холмистом берегу реки Десны вырос город. Так повествуют деды-старожилы.

Но еще издревле ступала здесь нога человека. О чем бабушка Сыроежка так говаривала:

— Утеклецы те люди были. От царских служек в непроходимые леса забивались. Брянскими разбойниками их прозывали. Но простому люду зла не чинили. А купчиков да господ каких — начисто обирали. А то и вовсе сничтожали. Следы их стойбищ — неглубокие ямы от незатейливых жилищ-балаганов да колодец, в котором все давно сгнило, перегнило и мхом заросло, можно и теперь отыскать. В память о них эти места и по сей день зовутся Большим и Малым становищем брянских разбойников…

И кажется, те древние люди неслышно притаились за деревьями, бородатые, с взлохмаченными головами, с дубинками в руках, и вот-вот выступят…

Часа через три-четыре наша ватага, истомленная душным бором, стягивается к болоту Ловча, к кадучку.

— Что ты скажешь? — разглядывая свои штаны, сокрушается Ваня. — От штанов одни лоскутки остались.

— А у меня лапти разъехались, — подает голос Пашка, — онучи вместо лаптей надо прилаживать…

Я же и вовсе без лаптей остался. И хвалюсь:

— А мне так еще легче! — и пританцовываю на одной ножке.

Спокоен только Васька. Он раскинулся навзничь на зеленой траве и, почмыхивая носом, наблюдает за коршуном в небесах. Вроде бы вместе с ним парит в поднебесье. Мечтатель…

У кадучка был лишь короткий привал — маленько перекусить да испить горьковатой, отдающей болотом водицы. И снова в путь.

— А грибки-то мы проспали, ребята, — неожиданно говорит наш вожак. — Навалился из деревенек народ спозаранку — оставили нам одни корешки. Не двинуть ли нам за болото? Там-то мы кузовки враз наполним…