Сара Пеннипакер - Здесь, в реальном мире

И стена росла понемногу каждый день, как папайи.

Работа всегда заканчивалась около часа, когда Джолин, подхватив мусорный мешок, отправлялась в «Греческий рынок» за овощами-фруктами для компоста.

Вар опять говорил, что пойдёт с ней, но она опять отказывалась. Чем упорнее она отказывалась, тем сильнее ему хотелось.

— Но почему?! — заупрямился он спустя несколько дней.

— Потому что я так сказала.

— Да с чего ты вообще взялась устанавливать правила? Это несправедливо!

Джолин закатила глаза.

— Ах, да-да-да, конечно! Волшебная Страна Справедливости. — И, обогнув его, направилась к сетчатому ячеистому забору.

И он сдался и больше об этом не заговаривал. Всю вторую половину дня ему было одиноко, но не одиноко-одиноко, а одиноко и спокойно. Он поднимался на башню и съедал там принесённые из дома бутерброды. Потом наполнял новые полиэтиленовые пакеты гравием, выстилал ими сегодняшний отрезок стены. Работал над своим витражным окном. Или отмывал очередной расчищенный кусок пола. Он уже доделал солнечные часы и начал строить трон.

Ещё неделя — всё то же, то же, то же.

Потом наступила пятница.

Впятницу, когда Вар сидел на башне, на улице перед церковью остановился автомобиль.

Автомобиль был большой, гладкий, серьёзного угольного цвета. Из автомобиля вышел человек в костюме, тоже серьёзного угольного цвета. И даже с башни было видно, какие у него до блеска начищенные туфли.

Это хороший знак, решил Вар. Человек в таких до блеска начищенных туфлях никогда не ступит на такой пыльный и грязный участок.

Человек не ступил. Он очень целеустремлённо направился к середине сетчатого ячеистого ограждения. Поставил на тротуар кожаный чемоданчик, открыл.

И, достав из него ярко-жёлтую табличку, прикрепил прямо к сетке. А потом защёлкнул чемоданчик, вернулся к своему автомобилю и уехал.

Вар почти скатился по лестнице, подбежал к Джолин и молча указал на ограждение. Кажется, она поняла.

Ярко-жёлтая табличка была прикручена к сетке сверху и снизу. Чтобы всем было ясно, что она никуда не денется.

Вар перевёл взгляд с таблички на лицо Джолин. Оно было испуганное. Все сто стрел сразу, прямо в цель. Он прижал руку к груди.

— Ладно, Джолин, ничего. Всё будет хорошо.

Но это были пустые слова. Джолин качала и качала головой, не могла остановиться. А потом сорвалась с места и припустила прочь. Но тут же резко свернула и исчезла в зарослях кустарника на заднем дворе «Греческого рынка».

Стоя в одиночестве перед сетчатым забором, Вар почувствовал себя совсем беззащитным. Поэтому он перелез обратно и побрёл к крыльцу.

Всё здесь выглядело теперь иначе. Развалины церкви, сад Джолин, весь участок — всё казалось ужасно хрупким. И всё будто взывало о помощи.

Уже ставя ногу на подъёмный мост, Вар заметил под кустом остролиста короткий проблеск — что-то металлическое?

Он подошёл, наклонился: да, брошенный рекламный щит-раскладушка. Вар вытащил его, поставил домиком.

С обеих сторон щита чёрными пластмассовыми буквами была выложена надпись: НЕ БОЙСЯ.

Тут же у него в голове всё начало прокручиваться по новой: сначала Джолин, страх на её лице, когда она прочитала объявление об аукционе, потом он сам, тук-тук-тук-тук прямо в сердце.

Вар отнёс раскладушку к папайевому саду и поставил между двумя рядами банок.

НЕ БОЙСЯ, Джолин.

— Это что ещё такое? — Джолин стояла, уперев кулаки в бока.

Вар отступил на шаг от раскладушки.

— То, что написано. Не бойся.

Костяшки на кулаках Джолин побелели.

— Кто сказал, что я боюсь?

— Да ладно. Я видел твоё лицо, когда ты это прочла.

Взгляд Джолин перескочил на ограждение перед главным крыльцом, и ему вдруг показалось, что она просела, как будто внутри у неё не стало скелета.

— Они никогда не созреют. Я никогда их не продам, у меня никогда не будет этих денег. Дура я. — Размахнувшись, она пнула ближайшую жестянку с только что проклюнувшимся ростком.

Вар бросился к опрокинутой банке, поставил её и как мог утрамбовал почву вокруг маленькой папайи.

— Так нельзя, это неправильно, — сказал он. — Мы же отлично всё здесь устроили.

Джолин гневно помотала головой.

— Может, в Волшебной Стране Справедливости всё происходит правильно. А у нас вот так.

Она пинком опрокинула соседнюю банку.

— Я не оставлю их тут, не хочу, чтобы их раздавил бульдозер. Лучше я сама их убью.

— Перестань.

И ещё одну банку. И ещё.

— И мне придётся искать какую-то работу.

— Нет, Джолин. Мы не допустим этого. Мы что-нибудь придумаем. Ты не потеряешь свой сад.

— О чём ты?

А о чём он?

Вар вдруг увидел перед собой одиннадцатую страницу своего доклада. И на этой одиннадцатой странице будто зажглось число: 12. Всегда сражайся за Правоту и Добро, против Несправедливости.

Вот он о чём.

О том, что это Несправедливость. А он должен сражаться за Правоту и Добро.

И на самом деле это и есть та цель, к которой будет устремлена его жизнь, — прямо сейчас он это понял.

Он расправил плечи, стал выше.

— Я этого не допущу, Джолин. Я спасу твой сад.

Джолин фыркнула.

— Мне интересно, как ты собираешься это делать.

— Пока ещё не знаю. Но сделаю. Я клянусь.

— Клянёшься?

— Обещаю. Даю слово.

— Правда?

— Правда.

Джолин долго не отводила от него взгляда. Потом она подняла опрокинутые «ЧипсОрешки». Когда она обхватывала ладонями накренившиеся стволики, возвращая их на место, её руки складывались как для молитвы.

Потом она ушла, оставив Вара наедине с его клятвами.

Конечно, это было безумие — обещать то, что невозможно выполнить.

Но ему было всё равно. Потому что как только эти слова произнеслись, его сердце — которое до этой минуты, как он вдруг понял, билось без всякого смысла — просто гоняло кровь туда-сюда, — его сердце рванулось из груди вверх, как будто оно родилось заново птицей и сейчас парило где-то у верхушки сторожевой башни.

И вид оттуда открывался потрясающий.

Дома в эту пятницу тоже кое-что изменилось.

— Ты её перевезла? — спросил Вар, входя в кухню. — Она теперь в реабилитационном центре? Всё в порядке?