Сара Пеннипакер - Здесь, в реальном мире

На миг Вар сжался от страха: с закрытыми глазами и приоткрытым ртом папа был очень похож на тех людей, которых той ночью возили на каталках по больничному коридору. Но тут папа раскатисто всхрапнул, и Вар опять задышал.

Он поднял папину руку и тихонько положил обратно на подушку.

Потом дотянулся до пульта и включил звук, чтобы слышать комментатора. Еле-еле, на минимальной громкости. Но когда папа проснётся, Вар хотя бы сможет пересказать ему ход игры.

Он тянул верёвку изо всех сил уже пять минут — и наконец колокол сдвинулся, застонал, и сразу что-то мелко, звонко хрустнуло. Вар бросился к купели и заглянул через край.

Всё оказалось очень плохо. Колокол проломил дно, и теперь посреди купели темнел глубокий кратер.

При виде этой пробоины то, что находилось всегда у него в груди, — душа? — сникло. А сам он молча опустился на ступеньку.

Ванна, в которой перерождаются. Он уже никогда не сможет наполнить её водой.

И никогда не выйдет из неё обновлённым.

До конца жизни он будет разочаровывать родителей своей ненормальностью и антисоциальностью, этим своим внутри-снаружи. И в каждом учительском письме к родителям будет про него написано: Вар должен активнее участвовать в работе класса! — притом что «участвовать» всегда означает как можно громче выкрикивать ответы, не задумываясь над вопросами. Или: Вар очень способный мальчик, но тщательно это скрывает! Или вот такое: Иногда я вообще забываю, что Вар сидит у меня в классе.

Что это за учитель, который забывает про ученика просто потому, что ученик ведёт себя тихо?

Тут на ступеньку рядом с Варом выскочила ящерица и оттопырила свой алый воротник.

— Да не собираюсь я с тобой драться, — сказал ей Вар и поднял руки.

Бывшая церковь вся кишела ящерицами, они выползали погреться на горячих обломках шлакобетона. И пусть бы себе грелись сколько угодно, места полно; но теперь каждый раз при виде ящерицы Вар вспоминал, как мама в тот день жалела: почему у них не нормальный ребёнок. Лучше бы ему перед этим встретилось какое-нибудь другое животное, не такое привычное. Например, сатурния луна, которая сидела однажды у них на сетчатой двери. Большая, с ладонь, и с бледно-молочно-зеленоватыми трепещущими крылышками.

— Уходи, — сказал он ящерице.

Ящерица на ступеньке моргнула.

Вар наклонился посмотреть поближе. У ящериц, как и у кошек, и верблюдов — и ещё у трубкозубов, Вар читал про них, — есть дополнительное полупрозрачное третье веко; и этим третьим веком они «задёргивают» глаз вертикально, как шторкой, будто говорят: Большое спасибо, ничего не нужно. Предпочитаю побыть наедине с собой.

Вот она сидит, животное с антисоциальными веками. А может, и правильно, что ему тогда встретилась именно ящерица. Чтобы он всегда помнил, какое он разочарование для родителей.

На глазах у Вара вскипели слёзы, горло будто стянуло узлом. Он зажал голову между колен, радуясь, что его никто не видит.

Через минуту послышался странный звук, будто металлом по асфальту. Обернувшись, Вар посмотрел над бортиком купели в сторону парковки.

Джолин шла по парковке, волоча за собой огромную кувалду, похожую на молоток пещерного человека. На руках у Джолин болтались длинные, по локоть, кожаные перчатки; с шеи свисали защитные очки. А на лице было самое целеустремлённое на свете выражение.

Вар спустился с купели, вышёл на заднее крыльцо и остановился. Она всё-таки будет пытаться.

Вчера она спровадила ту девочку — по имени Эшли, как выяснилось, — заявив, что отковыряет весь асфальт, чтобы птицы о него не разбивались. «И всё! Нет асфальта — нет проблемы. Но только, чур, чтобы тогда уже никаких банкиров, никаких птичьих защитников и никаких осветителей — нечего им сюда соваться. И никакой тебя . Ясно?»

Эшли фыркнула. Но Джолин в ответ опалила её таким взглядом, что Эшли отвернулась, перелезла через сетчатый забор и запрыгнула на свой велосипед. «Ага, давай, — сказала она, уже ставя ногу на педаль. — Я только заеду на той неделе и посмотрю, что у тебя получилось».

Вар был уверен, что Джолин это ляпнула просто так: он потом спросил, как она собирается отковыривать асфальт, — она даже не ответила. Только посмотрела, где солнце, закинула инструменты в живую изгородь, вытащила из зарослей чёрный мешок для мусора — и ушла.

А теперь вдруг явилась, с этой пещерной кувалдой.

Откуда-то из-за пояса Джолин вытянула толстый железный прут не меньше фута длиной и, присев на корточки, воткнула один конец в трещину асфальта. Встала, натянула защитные очки, подняла кувалду над головой и — как жахнет по другому концу. Звяк.

Обернувшись к Вару, она ткнула пальцем в асфальт: смотри.

Вар помотал головой: сама наобещала неизвестно чего, сама и разбирайся.

Но Джолин продолжала тыкать пальцем.

Он не спеша спустился с крыльца, подошёл. Просто глянуть.

От асфальтового покрытия откололся длинный треугольник.

— Оттащи в сторону.

Вар обернулся на бесполезную купель. В горле опять всё стянулось в узел.

— Не хочу. У меня нет здесь больше никаких дел. Пускай приходит кто угодно, мне плевать. Извини, Джолин.

Он повернулся и пошёл в сторону «Рекреации». Ноги волоклись как каменные.

— А мне плевать на твои извинения. Смотри, какой кусище откололся. Поможешь мне его оттащить.

Вар продолжал идти.

— Нет. Пока, Джолин.

— Не нет, а да. Потому что…

Молчание. И потом:

— Ты мне нужен. — В голосе Джолин что-то зазвенело и завибрировало, как в будильнике.

Он оглянулся, и весь залп — тук-тук-тук-тук , — сразу все сто стрел воткнулись точно в цель. Зажав грудь рукой, он рванул назад.

Джолин стояла распрямившись и часто моргала, пыталась удержать слёзы внутри.

— Биссис Ставрос с «Греческого рыдка» обещала продать всё, что я выращу… — Она шмыгнула носом. — Это куча дедек.

— Дядек?..

Джолин шмыгнула сильнее.

— Денег. Я сказала, денег. Они мне нужны.

— А-а. Но… Джолин, это невозможно. У тебя не получится расковырять всю парковку и убрать весь асфальт.

— Должно получиться. Если эта богатенькая девчонка притащит сюда все эти толпы народу, тогда… я останусь без моего участка. — Она перестала бороться со слезами, теперь они свободно лились по её щекам. — А я не могу остаться без моего участка.

Эти слёзы.

— Ладно, ладно, подожди, — сказал он. — Дай подумать.

Он стал озираться, как будто ответ мог носиться в воздухе. И увидел сторожевую башню. Сторожевые башни очень полезны, с них открывается вся картина целиком. И всё сразу делается яснее.