Марк Поповский - Люди среди людей

Исторические параллели оставили Ру равнодушным. Его опять потянуло к английскому журналу. Дискуссия бесполезна. Он уже все высказал. Но если его друг Мечников и мосье Вольдемар желают еще раз слышать его точку зрения, то вот, пожалуйста: она полностью совпадает с этими строками в февральском номере «Британского медицинского журнала»:

- «Мы симпатизируем господину Хавкину, но мы очень сожалеем, что столь исключительно способный ученый тратит свое время на разногласия, продолжение которых не может способствовать успехам медицинской науки…» Я цитирую страницу двести семьдесят седьмую.

Ру захлопнул журнал и, скрестив руки, поглядел куда-то поверх пастеровского портрета. Из-за рыжеватой, клином подстриженной бородки вылез острый кадык. Этот похожий на лезвие кадык подсказал Хавкину забавную мысль, что природа несправедливо наградила тело и душу Ру, человека, по сути, не злого, множеством колющих и режущих граней. Слишком преданный абстрактным идеям, директор института, очевидно, нередко делает больно там, где хотел бы исцелять. Увы, одолевать косность микробного мира легче, чем недостатки собственного характера. Хавкин встал, чтобы распрощаться, но Илья Ильич, на которого вдруг нашел приступ нестерпимого кашля, замахал руками.

- Стойте, стойте, друзья, так не годится…

Мечникову никак не удавалось сладить с собой. От кашля тряслось все его большое тело, тряслась растрепанная седая борода. Не помогал пи огромный клетчатый платок, ни отчаянная жестикуляция. Беспомощный перед охватившей его стихией, Илья Ильич жалобно кряхтел и переваливался в кресле. Хавкин не удержался от улыбки. Похоже, что Илья-пророк нарочно затеял эту сцену, чтобы смягчить впечатление от слишком горького разговора. Как здорово все-таки, что порознь прожитые годы и даже научные разногласия не сделали их чужими. Множество людей, когда-то близких и дорогих, ушли из памяти, а Мечников нет - дорог. Даже в обращении они сохранили старый порядок: младший называет старшего по имени-отчеству, а старший зовет младшего просто по имени - Володя. И это полузабытое имя звучит в устах Ильи Ильича как единственно возможное.

Кое-как отдышавшись, Мечников стал извиняться за беспамятство: совсем упустил из виду, Ольга Николаевна просила звать доктора Ру и Вольдемара сегодня на обед. Добро пожаловать в семь вечера на дачу в Севре. Володя пусть не пугается - дорога от института до пригорода займет от силы полчаса. Торжественного повода никакого. Просто возможность часок-другой посидеть в дружеском кругу.

Ру ограничился молчаливым кивком. Хавкина приглашение озадачило. Конечно, учитель зовет с самыми добрыми намерениями: наивно надеется примирить их с Ру. Но, во-первых, это безнадежное предприятие, а главное - в семь вечера Датт обещал зайти в гостиницу, чтобы ехать к индийцам.

- Ты отказываешься, Володя?

- Я уже дал обещание быть в одном доме…

Мечников досадливо вздохнул. Он не смеет вмешиваться в чужую личную жизнь, но Ольга Николаевна будет расстроена.

- Простите, Илья Ильич, но встреча как раз не личная. Меня пригласили живущие в Париже индийцы. Мы с ними теперь вроде земляки.

Бывает так: фраза едва произнесена, ничего в ней вроде особенного нет, слушатели и бровью не повели, но ты уже знаешь - сказано не то. Хавкин мгновенно ощутил это «не то».

- Если не секрет, вас пригласил Кришнаварма? - спросил Ру.

- Да, от его имени. Вы знакомы?

Ру промычал что-то невнятное, а Мечников в третий раз за время разговора то ли испуганно, то ли испытующе взглянул на директора. Да, несомненно, атмосфера глухого недоброжелательства, которая осталась после их разговора с Ру, теперь, при упоминании имени Кришнавармы, еще более сгустилась. Но почему? Расстроенный Илья Ильич, нещадно кашляя и сморкаясь, вышел из лаборатории вместе с Хавкиным. На прощание Ру молча подал гостю узкую сухую руку. О том, чтобы мосье Вольдемар снова навестил институт, не было сказано ни слова.

Надо было поскорее спуститься в вестибюль и сообщить Клеру о неудаче, но Мечников крепко взял его под руку и по длинному коридору повел в свою лабораторию. Предстоял, видимо, еще один разговор. Шел Илья Ильич по-стариковски мешковато, на приветствия сотрудников привычно потряхивал мощ 7ной лохматой головой. Едва ли он видел сейчас кого-нибудь. Зато Хавкин упорно искал среди встречных знакомые лица. Но тщетно. Умер эконом папаша Саше, умер большой друг Пастера химик Дюкло, не стало доброго доктора Транше, другие состарились, ушли на покой. Институт разросся, институт стал чужим. Чужим? Это так просто понять головой. А сердце не хочет мириться с потерей. Так и кажется: прихрамывая, постукивая палочкой, появится в конце коридора Пастер, окруженный учениками, или старый Саше с кожаной сумкой через плечо отправится по лабораториям разносить сотрудникам жалованье. Но вместо этого в коридоре мелькают физиономии белозубых южноамериканцев, фигуры изящных маленьких японцев, медлительных рослых скандинавов. Из-за одной двери до Хавкина доносится русская речь, потом кто-то приветствует Мечникова по-немецки. Нет, нет и еще раз нет: нельзя обижаться на институт. Пусть Ру неправ, а он решительно неправ, и все-таки институт не может стать чужим ни для одного из тех, кто хоть раз имел право называться пастерианцем. Напрасно Мечников расстраивается по поводу этого глупого разговора. Мелкие личные обиды - вот что действительно надо забывать под крышей Дома Пастера.

Но у Ильи Ильича иное на уме. Он должен кое-что рассказать Володе. Сейчас же. Добравшись до своего кабинета, который по скромности убранства мало чем отличается от лаборатории Ру, учитель швыряет плед на стул и возбужденно начинает шагать из угла вугол.

- Это не для чужих ушей. Сугубо внутреннее дело, помни. Но тебе его важно знать.

Оказывается, институт переживает финансовые трудности. Очень серьезные. Ру отказался от прибавки к жалованью, которая ему положена как директору. Многие сотрудники вообще не получают содержания. И тем не менее положение остается катастрофическим. Мечников переходит на шепот:

- Институт на краю краха.

Кое-что об этом Хавкин слышал от знакомых бактериологов. Время от времени ученые разных стран собирают нечто вроде пожертвований в пользу института. Участвовал в сборах и Владимир. Но какое все это имеет отношение к нему сейчас?

Мечников продолжает нервно вышагивать по узкому проходу между лабораторных столов. Временами он крадучись приближается к двери и приоткрывает ее. Нет, в коридоре никого.

- Все это не для разглашения, - повторяет он. И, понизив голос до шепота, с видом заговорщика спрашивает: - Ты знаешь Фредерика Лили из Манчестера?

- Члена парламента и предпринимателя? Как же: «Лили - медикаменты».