Михаил Демиденко - Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

— Не заболела ли? — забеспокоилась баба Паля.

Я сослалась на зачёты — мол, переутомилась.

Больше всего я боюсь, что догадаются… А они, как нарочно, о здоровье спрашивают. Ольга Ивановна хотела врача вызвать. Дома я стараюсь совсем не быть.

Что делать? И Кости нет. Он пишет, что задержится ещё на месяц-полтора… В конце письма осторожно спросил: «Как чувствуешь себя? Хотелось бы, чтоб всё было в порядке». Не могу понять, почему он волнуется? Предчувствует, что ли?.. Такое впечатление, что нарочно не хочет возвращаться. Оставил меня совсем одну, а сам уехал…

Что делать? Мне не с кем посоветоваться. С матерью? С отцом бы я поговорила. Стыдно. Ой, как стыдно! Но я бы сказала. Далеко отец… Бабки? Какой от них толк!

Косте я об этом ничего не написала. Его фраза в письме: «Хотелось бы, чтоб всё было в порядке», напугала меня. Что ему писать? Будет слать телеграммы, а может быть, и совсем перестанет писать. Я как-то вдруг перестала ему верить. Может быть, это чисто нервное, но после «Хотелось бы, чтоб все было в порядке» я решила не писать правды. Пускай будет в порядке. И легче решить самой, чем услышать от него.

Потом я перестала его ждать. Нет, я тоскую по нём, вижу его во сне, но он отошёл почему-то на второй план, а я как бы слушаю, что происходит во мне. Точно глаза у меня стали внутри.

Не зря, видно, я хотела когда-то стать врачом — я наблюдаю себя… Каждый день что-нибудь происходит: то вдруг я начинаю чувствовать запахи. Как собака. Чувствую — этот курит, этот вчера лук ел, эта рижской помадой губы накрасила, невыносимо приторно духами пахнет, или особенно чувствую, когда разит тройным одеколоном — не могу ходить мимо парикмахерских. Я Костю, пожалуй, по следам бы нашла, с завязанными глазами среди тысяч людей.

Особенно резко менялось настроение. Смеюсь, сразу плакать хочу, так, что губы кусаю, потом вдруг злость переходит в тупое равнодушие.

Как ни странно, первой догадалась Римка. В перерыв наша группа пошла искать свободную аудиторию — для политинформации. Римка подкралась сзади и ущипнула. Руки у неё сильные, не вырвешься.

— Лебедиха, чего это ты грустная? Не ешь ничего. Произошло что-нибудь? Сознавайся!

И я ей всё рассказала. Надо же было кому-то рассказать, посоветоваться. Римка заохала, запричитала. На лекцию она не пошла. Мы долго сидели в садике около Академии художеств. Даже хорошо, что рассказала, — легче на душе стало.

— Пошли к моей сестре, — посоветовала Римка. — Она замужем… Она умная. И лучше нас разбирается, что к чему.

— Не пойду, — покраснела я. — Тебе сказала и больше никому не хочу.

— Муж у неё конструктор, — бубнила Римка. — Знаешь что, мы не скажем, что у тебя. Скажем, что у Зинки.

Мы остановили такси и поехали к мосту Володарского, на другой конец города, на Хрустальную улицу.

Сестра оказалась дома. Ей было лет тридцать… Крашенная хной. Она торопилась на работу, но когда узнала, в чём дело, позвонила по телефону, предупредила, что задержится. Стала угощать маринованными грибами. Я с удовольствием ела. Женщина внимательно смотрела на меня.

Квартира у неё была чистенькая. Много безделушек, ковры. Модный торшер. Жили они вдвоём с мужем.

— Дети в наше время — роскошь, — сказала женщина, точно догадалась, о чём я думаю. — Да и поздно заводить нам с мужем. Что же посоветовать Зине? Пускай идёт к врачу… У меня есть адрес. Главное, чтоб никто не знал.

— Страшно ведь, — сказала Римка.

— Милая моя, любишь кататься — люби и саночки возить. В наше время нелегко личную жизнь устроить. Кто с ребенком возьмёт? Никто…

— Она любит этого человека… — продолжала Римка.

— Любовь — одно, выйти замуж — другое. У этого человека есть дети от первой жены? — по-деловому спросила Римкина сестра.

— Нет… Есть, Лебедиха, у Зинкиного… дети?

— Нет!

— Тогда дело меняется. Нечего церемониться… Тут действовать надо обдуманно. Если он любит детей — пусть оставит. Если член партии — самой на рожон не лезть, через общественность действовать. Заставят. С партийным проще — моральный облик у него должен быть чистым. Нечего девочек обманывать.

— Зина не будет женить его на себе, — сказала я твердо. — Противно!

— Читали Хемингуэя «Прощай оружие»? — спросила женщина. — Когда Кэтрин сказала Генри, что ждёт ребёнка и что она не хочет устраивать ему ловушку, он ответил: «Физиология — всегда ловушка». Вас же наверняка учат на филфаке, что литература — учебник жизни. В школе мечтаете о любви, а в жизни приходится делать аборты. Смотрю я вот на вас, читаете-то вы для экзаменов, а вся мудрость мимо проходит. Как вы вообще-то жить думаете? Глаша и Паша любят друг друга, она сказала, что забеременела, и они радостные побежали через овсяное поле. Даже у нас теперь так не пишут. В жизни всё сложнее и не так красиво.

Мы молчали… Действительно, когда мы читали Хемингуэя, мы запомнили другое.

— Значит, к врачу, — продолжала Римкина сестра. — Или так, или так… Сами посудите, что вашей Зине делать с ребёнком? Пелёнки, одеяла, коляску… Сначала всё это надо купить, потом стирать… Ребёнок должен писаться двадцать один раз в день. И учеба полетит. В яслях дети болеют, да и жалко крошку отдавать в чужие руки. Куда она с ним? И самой жить надо. Она же молодая, девочка совсем, и жизни-то не видела. Такое сразу навалится, что и замужней женщине не продохнуть. Думать надо! Это не кукла, а ребёнок. В сторону не отложишь… Думаете, я не хочу ребёнка? Я не имею права его иметь… Одна комната, муж работает, я работаю… Бабок у нас нет, а няньку не найдёшь, да и денег никаких не хватит.

Я всё это понимала. Наверное, она была права, но пугало-то меня совсем другое: что Костя тоже подумает, что я устроила для него ловушку. С аспирантурой будут затруднения. С женой ещё не знает как… И я навалю на него столько забот. И жить нам негде.

Я записала адрес врачихи.

— Думаете, мне легко было гнездо свить? — вздохнула женщина.

Неожиданно за окном послышалось мяуканье…

— Мурат пришёл! — встала хозяйка комнаты и впустила через форточку пушистого кота. — Мурашка… Где ты гулял, разбойник?

Она поцеловала кота, почесала за ухом. Кот капризно повертел головой, сытый, гордый своей сытостью.

— Кушать захотел… — заволновалась женщина. Она отрезала кусок колбасы и дала коту. Мурат понюхал и не стал есть. Прыгнул на тахту, разлёгся и стал вылизываться.

— Устал… — умилялась Римкина сестра. — Отдохни, отдохни… Так и скажите Зине, что за своё счастье надо бороться.

— Скажем…

Было противно смотреть на жирного кота. Он был здесь хозяин. Избалованный и брезгливый. Я чувствовала, что Римке тоже противно смотреть на кота. Когда мы надевали пальто, из комнаты слышалось:

— Где ты гулял, разбойник?.. Не кусайся, не царапайся. Так что скажете Зине?