Михаил Демиденко - Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

— Я пришил к ручке портфеля ремень от швейной машины и стал носить через плечо. Так на трамвае ездить удобнее, — вспоминает Руслан.

Он ведёт меня через Чижовку. Я с интересом слушаю его; у меня тоже когда-то был полный ранец с учебниками, пеналом, дневником и чернильницей-непроливайкой. Теперь за поясом одна книжка, в ней сшитая из обрезков обёрточной бумаги тетрадка.

— Откуда такие названия? Пушкарская? Пеше-Стрелецкая? Конно-Стрелецкая? — спрашиваю я и показываю Руслану на самодельную табличку с названием улицы, прибитую на засохшем тополе.

— Пётр I тут мятежных стрельцов поселил. Артиллеристов на одну улицу, пехотинцев на другую, кавалеристов на третью. А вон, видишь, наша школа? Рабочие её восстановили. После работы. Мать тоже строила.

Мы выходим из узкого переулка на пустырь. В конце пустыря, перерытого осыпавшимися окопами, стоит четырёхэтажное красное здание.

— На нижних этажах мужская школа, а на третьем и четвёртом — девчонки, — объясняет Руслан.

— А почему окна кирпичами заложены? Только наверху маленький глазок.

— Стекла нет! Мать рассказывала, что и эти осколки еле-еле насобирали.

— А пацаны задираться будут? — выясняю я самый щекотливый вопрос.

— Обязательно! Только сразу, с первого раза отбивайся, а то потом проходу не дадут. Ты не бойся! Если что, я помогу.

— Я сам. Тебе нельзя.

Я киваю на забинтованную руку Руслана. Взрывом на кухне ему раздробило палец, и теперь левая рука у него похожа на запеленатого ребёнка.

— А! Подумаешь… Она уже почти зажила, — утверждает Руслан.

Мы входим в толпу ребят. Через просторный школьный двор идёт незримая граница. По одну сторону бегают и орут мальчишки, по другую — девчонки. Вдоль границы не спеша прогуливается преподавательница в пёстром платье. Она следит за тем, чтоб ученики мужской школы не перебегали на женскую половину и наоборот. Изредка среди девчонок падает с шипением «катюша» — винтовочный патрон, из которого на треть высыпан порох, а пуля забита в гильзу. «Катюша» вертится на земле, потом звонко стреляет. Девчонки не визжат: они не боятся таких пустяков. «Классная дама» вздрагивает от каждого хлопка и мужественно делает вид, что ничего не замечает.

Среди «реактивников», забивших камнем очередную пулю в патронную гильзу, я вдруг вижу Вовку-Двуличного. Он на голову выше пятиклассников.

Руслан куда-то исчезает. Я направляюсь вдоль стены к дверям школы: надо отдать завучу справку с места жительства.

На поленнице возле стены сидят трое парней. Они демонстративно курят, между ними колода карт. Одна карта при раздаче падает на землю.

— Эй, фраер, подай короля! — приказывает один из играющих. У него выпуклые бесцветные глаза.

«Квакин вылитый», — думаю я и делаю вид, что не слышу.

— Тебе говорят!

Взгляд у глазастого липкий, точно он ощупывает карманы.

— Сам поднимай, — отвечаю я.

Мне надо уходить. Я это понимаю, но упрямство, вернее — гордость, удерживает на месте.

— Гляди. Храбрый!!

Глазастый приподнимается на локтях.

— Кто ты такой?

— Человек!

— Чёрт ты рогатый! Баклан! — смеётся приятель глазастого в лягушечьем немецком кителе, подпоясанном солдатским ремнём с алюминиевой бляхой.

«Гот мин унс», — машинально читаю про себя немецкую надпись на бляхе.

— Кто? Не расслышал.

— Человек!

Я вкладываю в это слово совсем другой смысл, чем те трое.

— А! Чего с ним толковщину разводить!

Парень в кителе спрыгивает с поленницы, поднимает карту и двигается прямо на меня.

— В лоб хочешь?

И, прежде чем он замахивается, я бросаюсь на него. Парень от неожиданности не сопротивляется. Он обхватывает голову руками, прячет её от ударов.

— Макар идёт! — раздаётся тревожный крик глазастого.

Все три картёжника бегут от школы по пустырю, перепрыгивают через окопы, грозя кулаками.

Сзади за шиворот хватает цепкая рука. Высокий мужчина со смешным седым хохолком на голове смотрит на меня усталыми, глубоко запавшими глазами. Вокруг девчонки и мальчишки. Границы между школами уже нет, и «классной дамы» тоже.

— Макар Моисеевич! — кричат девчонки. — Он не виноват! Это опять Шишимора со своими пришёл… Они первые!

Мальчишки молчат.

— Иди за мной!

Макар Моисеевич поворачивается, идёт к школе.

— Ты ему расскажи! — советуют мне девчонки. — Это Макар, ваш директор. Он добрый! Ты расскажи…

Макар Моисеевич, пропустив меня в кабинет, плотно прикрывает дверь.

— Фамилия.

— Зорин.

В окно видно, как у поленницы глазастый что-то оживлённо говорит своим дружкам. Парень в зелёном кителе держится за глаз и кивает головой.

— В какой класс пришел?

— В седьмой.

— Комсомолец?

— Ага!

— Так-так…

Макар Моисеевич подходит к окну, смотрит на Шишимору с друзьями.

— Это хорошо, что комсомолец. Единственный член союза на всю школу — и тот Аника — воин.

— Я же…

— Безотцовщина, — вздыхает Макар Моисеевич. — И так каждый день. Учиться не хотят, а к началу занятий приходят. Тянет, значит, в школу. Одним словом, безотцовщина! С которым ты дрался, его отец у меня учился. Брагин был такой, погиб Брагин, а сын… Ну ладно, марш в класс!

Я поворачиваюсь к двери.

— А знаешь, что тебе будет после уроков? — спрашивает директор школы, продолжая смотреть в окно.

— Ага!

— Проводить до дома?

— Зачем? У меня товарищ есть. Руслан Дубинин.

— Мне кажется, тебе лучше перейти в другую школу. В центр. Там публика потише, хулиганства поменьше. — В голосе Макара Моисеевича слышатся настороженные нотки.

В ответ я ковыряю пальцем штукатурку на стене.

— Не хочешь?

Я чувствую, что он доволен моим упрямством.

— Ну иди!

В коридоре, переступая от нетерпения с ноги на ногу, стоит Вовка.

— Здорово, Гришка! — кричит он и жмёт мою руку. — Говорил, что встретимся. В городе народу раз-два, и нет никого. Так что всегда встретимся! Вот. Видел, как ты Лёньке Блину по глазу дал. Не бойся! Со мной не пропадёшь. Такой проход в развалинах знаю, никто не догонит. Надо будет только с последнего урока удрать.

— Не буду я убегать.

— Чего? Ха! Это же Шишимора! Шпана! Он и ножом может полосануть. Не бойся! Проведу, никто не увидит.

— А завтра?

— Опять убежим.

— И так всё время?

— Да нет, почему? Потом кого-нибудь узнаешь, тебя узнают, слово скажут.

Коридор гудит от ребячьих голосов. При нашем приближении ученики замолкают и с интересом разглядывают меня.

— Они тут все друг друга знают, — продолжает убеждать Вовка. — Одного тронешь, сразу набегут. Я в пятом классе сильнее всех, а никому слова не скажи. Ну, я пошел!

Я с удивлением смотрю, как Вовка семенит по коридору, точно кого-то испугался, — быстрее, быстрее, от меня подальше. Может быть, он испугался этого пятиклассника, что идёт вразвалку навстречу? Пожалуй, его. Лобастому крепышу все уступают дорогу.