Борис Машук - Горькие шанежки [Рассказы]

Обливаясь потом, через полчаса он выбежал к полю, лежащему на склоне перед Левинской падью. Рукавом вытирая лицо, оглядел зеленеющие хлеба, широкую низину — безлюдную и безмолвную. Стада не было и здесь.

Из глаз Семушки посыпались горькие слезы. Зная, что тут его никто не увидит, всхлипывая и причитая, краем поля он повернул назад. На передышку не было времени. Солнце забиралось все выше, и, торопливо мазнув ладошками по щекам, Семушка побежал через покосные равнины и кустарники, распугивая птиц, сминая жарки и саранки.

Совсем измученный, вернулся он к тому месту, где отдыхали коровы. Припадая на колени и раздвигая траву, начал рассматривать вмятины от копыт. Следы вели в распадок между двумя буграми. Распадок опускался все ниже, а бугры поднимались, незаметно становясь сопками с густо заросшими склонами. Там, наверху, петляя по хребтинке становика, проходила дорога. Она вела к залежному полю и обрывалась у ручья, на берегу которого темнел старый омшаник и стоял пустующий дом.

Это место и называлось Телковой заимкой. Когда-то здесь стояла колхозная пасека, но потом ее перевезли в другое место, и уже несколько лет на заимке никто не жил. Только летом в доме иногда ночевали покосчики да зимой, запрягая быка в сани, ездил сюда за жердями дед Орлов… «Пушкарь дорогу туда знает, — подумал Семушка, продираясь сквозь заросли. — И теперь все стадо ведет… У-у, бычара упрямый!» Семушке было страшно даже представить, что коровы уйдут в сопки за ручьем и заимкой. Тем сопкам ни конца, ни края…

Исцарапавшись о кусты, он перевалил через распадок и, срезав угол, вышел на дорогу. Взбежав на вершину бугра, остановился, распахнул ворот рубашки, прищурясь, долго всматривался в долинку перед заимкой. Никого не разглядев и теперь уж совсем не зная, что делать, Семушка повернулся и замер с открытым ртом: в полукилометре от себя, на той же дороге, он увидел стадо. Растянувшись цепочкой, отмахиваясь от паутов и слепней, коровы двигались в сторону разъезда.

Семушка посмотрел, моргая, еще не веря глазам и, не утерпев, громко позвал:

— Пушка-арь! Пушка-арь!

Бык шел в середине цепочки. Услышав зов, он развернулся поперек дороги и встал, растопырив уши. С удивлением посмотрев на пастушка, мотнул головой и выдал басовитое, ни с чьим не сравнимое «Ммму-у-уг!»

— Пушкарь… Чертяка бесхвостый! — всхлипнув, прошептал Семушка и обессиленно присел на траву. Но тут же подхватился, прижал к груди торбочку и с победным криком сбежал с бугра.

Догнав стадо, он защелкал бичом, строго покрикивая. Стадо пошло быстрее. Только Пушкарь было приостановился и посмотрел на Семушку еще раз. В его больших темных глазах пастушку почудилась насмешка. Но радость Семушки от этого не уменьшилась. Хотя и припозднившись, домой он возвращался со стадом, а о том, что было, Пушкарь рассказать, к счастью, не сможет. И, шагая за стадом по горячей дороге, Семушка думал, как бы поскорее добраться до озера и с разбега бултыхнуться в прохладную воду. «Может, еще и на сражение успею? — прикидывал он. — А уж потом завалюсь в сенях на топчан…»

Так же, цепочкой, стадо подошло к развилке дорог. Здесь его ждали женщины, мужики, ребятишки. Обычно шумливые, они на этот раз были молчаливы, насуплены и даже, как показалось Семушке, сердиты. Кусками подсоленного хлеба, пойлом в ведрах хозяева приманивали коров и торопливо провожали их до сараев. Издали Семушка увидел, как Шурка-сиротка и Варнаков Петька с ватажкой ребят перегнали по переезду трех коров и Пушкаря. Успокоенный, он пошел тише, чтобы не спрашивали про опоздание, за которое, как он думал, и сердиты были на него люди.

Не торопясь, с кнутом на плече подошел он к развилке, где одиноко стоял старший Слободкин — высокий мужик с непокрытой головой, в темной рубашке.

— Дядь Яша, дядь! — подступил к нему Семушка. — Не знаешь, Сашко не явился, а?

— Приехал, приехал, — успокоил его Слободкин, пыхнув дымком самокрутки. — На озере купается, обормот. После обеда, говорил, погонит пасти…

— Ура-ра-а! — подпрыгнув от радости, закричал Семушка. — Вот хорошо как, вот ладно-то!

— Ладно-то ладно, Семен, — нахмурился Слободкин. — А Красулька наша где? Нет ее.

Ошарашенный Семушка замолчал. Не поправляя сползшего на лоб картуза, он таращился на Слободкина, боясь поверить услышанному. И не сразу робко спросил:

— A-а чего ж ее нету, дядь Яш?..

— Так это тебя спросить надо, — усмехнулся Слободкин. — Ты, парень, не проспал ли коров? Пригнал чтой-то поздно…

Семушка промолчал, опустив голову и глядя на белые от росы головки разбитых сапог. Он со страхом думал, что сейчас нужно возвращаться по горячей дороге, опять блуждать среди кустов и увалов. Представив злое лицо отчима, его тяжелый взгляд, Семушка повернулся и, волоча по земле бич, пошел от развилки обратно.

Слободкин остановил его:

— Куда ты, Семен?

— Красульку искать, — отозвался Семушка, едва сдерживая слезы.

— Да постой ты, дурья башка! — Слободкин торопливо подошел к пастушку. — Искать он пойдет… Втроем-то сподручнее будет. — Он повернулся к казарме, коротко свистнув, позвал: — Найда!

На дорогу выбежала черная лайка — лучшая охотничья собака на разъезде.

— Ко мне! — скомандовал Слободкин.

Радостно взвизгнув, Найда подбежала к хозяину, закружилась, успев лизнуть Семушку в нос.

— Иди-иди, — выговаривал ей Слободкин. — Ишь обрадовалась, что ее летом в угодье берут… А ты сегодня где пас?

— Там, дядь, в перелесье…

Слободкин кивнул и, затоптав окурок, молча, чуть кособочась, выставляя плечо вперед, быстро пошел по дороге к заимке. Семушка засеменил следом, успевая поглаживать Найду, на которую он надеялся больше, чем на себя.

Слободкины — народ не больно-то говорливый. Всю дорогу их старший шел молча. Семушка к нему не приставал, считая, что дядька на него сердится. Может, ему отдыхать нужно было перед работой, а теперь вот приходится шагать в духоте, под обжигающим солнцем. Оно висело прямо над головой, жгло нещадно. Лоб у Слободкина блестел, рубаха на спине потемнела от пота.

Только на бугре, с которого Семушка увидел свое стадо, Слободкин спросил:

— Ты на дорогу-то их где выгнал?

— Та-ам, вон, дальше, — не очень уверенно ответил Семушка. — В низинке…

Но он малость ошибся. Оказывается, стадо до конца распадка не доходило. К дороге оно поднялось ближе, склоном сопки.

— Как же так, Семен? — нахмурился дядька. — Говорил, в низинке выгнал, а следов по дороге дальше-то нет.

— Да я это, дядь Яш… — замялся Семушка. — Шли-то они низинкой, а тут вот, тут, стало быть, и стали заворачивать…

— Стали… А ты зачем? — Слободкин помолчал, оглядывая кусты по сторонам дороги. — Значит, так… Иди левой стороной, а я пойду правой. Вдоль дороги и двинемся к дому. Далеко-то не отходи! Еще тебя искать не пришлось бы…