Александр Красильников - Путешествие Феди Карасика

Словно желая снять с Фединой души набежавшие сомнения, сказал, поворачиваясь к городу:

— Вот что, брат, нам еще на Мамаев курган надо обязательно подняться… Знаешь, что такое форсированный марш?

— Не…

— Ну так сейчас узнаешь…

И Федя узнал, что это значит идти форсированным маршем. Уже в трамвае, когда тот, позванивая на остановках, мчался к центру города, к речному вокзалу, Владимир Сергеевич сказал:

— Я думаю, солдат из тебя выйдет неплохой, ходить можешь. А для пехоты — главное научиться ходить!

Какое там ходить! Всю дорогу до трамвая Федя бежал вприпрыжку. И как это так получилось, что Владимир Сергеевич шел, а Федя бежал рядом — непонятно. В общем-то, не беда, что Федя попотел как следует и даже в боку у него покалывало, зато они и на Мамаевом кургане успеют побывать.

Долго ехали трамваем куда-то вдоль Волги. Владимир Сергеевич изредка показывал Феде:

— Это вот Дом Павлова. Слышал о нем?

Федя кивал утвердительно головой и несколько разочарованно смотрел на трехэтажное здание, в окнах которого белели занавесочки, а на балконах висело выстиранное белье. Совсем непохоже, что именно этот дом под обстрелом фашистов лейтенант Афанасьев, сержант Павлов и их товарищи удерживали пятьдесят восемь дней.

Поняв молчаливое разочарование Карасика, Владимир Сергеевич повернул его за плечи в другую сторону, и Федя увидел разрушенное здание. Окна дома были без рам, расширены, словно глаза слепого, невидящего человека, стены в огромных оспинах от снарядов. Казалось, этот дом был мишенью, по нему стреляли из орудий, пулеметов, минометов, автоматов, а он не упал, не сдался.

— Таким, как этот дом, был весь город, — сказал Владимир Сергеевич.

Через несколько минут они сошли с трамвая и стали подниматься по гранитной лестнице на Мамаев курган.

Вот он, тот самый памятник, о котором рассказывал в школе учитель Александр Трофимович — памятник героям Сталинградской битвы.

На самой вершине кургана — женщина с поднятым мечом в руке. Ветер развевает ее одежду, и вся она устремлена вперед. Белые облака, которые, казалось, летят близко над ее головой, усиливали впечатление того, что она не стоит на кургане, а идет.

Федя и бывший солдат прошли мимо Стен Сталинграда; в камни этих Стен словно вросли фигуры солдат с автоматами, руки солдат с гранатами и надписи, надписи. Карасик читал надписи, смотрел, и ему не надо было рассказывать. Душу его охватило какое-то торжественное волнение.

В Пантеоне Славы они шли еще медленнее. Факел Вечного огня, торжественная музыка, по стенам Пантеона — фамилии солдат, погибших в Сталинградской битве. Карасик пробовал читать фамилии. Он помнил, что у Петрика Моисеенко здесь на Волге погиб дедушка, а у Александра Трофимовича — брат. Но скоро Федя понял, что прочитать все фамилии невозможно, их слишком много.

«Вот если бы Стасик, он смог бы, — вздохнул Карасик. — Он в Волгограде недели две проживет. За две недели можно все фамилии прочитать».

— Ты чего? — услышав Федин вздох, посмотрел на него Владимир Сергеевич.

— Так просто, — не зная что ответить, сказал Карасик. Он не стал объяснять бывшему солдату про свою невыполнимую задачу. Зачем? У Владимира Сергеевича, наверно, своих дум хватает.

Они вышли из Пантеона и направились вниз по лестнице. Федя смотрел вперед, и ему было удивительно, как отсюда с Мамаева кургана видно далеко вокруг. И Волга вся, как на ладошке, и слева трубы заводов, и внизу, как игрушечные, бегущие по рельсам резвые трамваи, и центр города.

Сколько народу на кургане! Как две нескончаемые реки — одна вверх, другая вниз по ступеням. И пожилые, и совсем старые люди, и молодые парни со «спидолами». «Спидолы» здесь помалкивают, здесь нельзя, здесь святое место.

Карасик смотрит на чернолицых мужчин и женщин, медленно поднимающихся по ступеням. «Наверно, из Африки, — думает Федя. — Вон даже откуда приехали!»

Возле монумента солдата с поднятой гранатой в руке Карасик увидел суетящегося фотографа, бритоголового. Сейчас он лысину прикрыл белым платочком, завязав его узелками на концах. Допекло-таки солнце. Пассажиры с «Чайковского», выстроенные бритоголовым, ждали, когда тот сфотографирует их.

— Готово! — оповестил фотограф и, подбегая к «чайконцам», предложил: — А теперь, кто хочет сфотографироваться возле Скорбящей Матери?.. Снимки будут готовы завтра, тридцать копеек за карточку…

— Эй, батя, а ну отдельно нас сфотографируй.

Разбитной парень с цветастой косынкой на шее, с папироской в зубах встал в позу на место, где только что стояли пассажиры с «Чайковского». Рядом с ним, дурашливо кривляясь, руки в карманах обтягивающих брюк, встали еще два парня.

— Вы с «Чайковского»? — усомнился было бритоголовый.

— А то что ж!.. Давай не тяни… По пятаку кинем на фотку.

Фантомас прицелился в обнявшихся парней. Но в это время Федя увидел, как налетел на него Владимир Сергеевич, видно, тоже, как и Федя, наблюдавший за сценой.

— Вон отсюда! — тихо, но гневно сказал он не то парням, не то бритоголовому.

— А чего? Чего? — попробовал один из парней возражать. Но замолчал, потому что увидел, как побелел этот дядька в солдатской форме и как дрожали его руки, сжатые в кулаки.

Бритоголовый, не пытаясь выяснить отношений, побежал за спускающимися по ступеням пассажирами. Тот, что с папироской в зубах, нырнул с дружками в толпу, кинул недоуменно:

— Психованный какой-то…

Владимир Сергеевич долго шел молча, словно забыв о своем маленьком товарище. Наверное, никак не мог прийти в себя, успокоиться.

Потом они были на площади Павших Борцов, и Федя с завистью смотрел на мальчишек, своих ровесников, стоявших с автоматами у обелиска.

У памятника Федя увидел старенькую тетеньку в черном платке, ту самую, что едет с ним в четвертом классе. Он хотел подойти к ней, окликнуть и уже было направился к ней — может, она беспокоится за него, но внезапно остановился. Тетенька стояла возле Вечного огня с каким-то отсутствующим взглядом на лице, скорбно опущены уголки рта.

«Не опоздала бы так-то на пароход, — забеспокоился Федя. Ему вдруг показалось, что она стоит здесь уже давно, несколько часов. — Как та, на Мамаевом кургане», — подумал Карасик, вспомнив фигуру матери, склоненную над погибшим сыном.

От Волги донесся вой какого-то катерка, похожий на сирену военных лет. Старушка вздрогнула, словно очнулась ото сна, и, поправляя платок, огляделась. Ее взгляд остановился на мальчишке с автоматом, замершем на посту. Что-то дрогнуло в лице ее, она глубоко вздохнула и медленно стала спускаться по ступенькам.

Владимир Сергеевич, наверное, не увидел всего этого. Федя даже посмотрел на него. Нет, бывший солдат, сурово сдвинув брови, стоял молча и долго глядел на языки пламени Вечного огня.