Анна Зенькова - С горячим приветом от Фёклы [litres]

– Я тогда тоже пойду, – некстати отозвался завтрашний Лапочка и трусливо опустил глаза. – Я спать хочу.

– Иди! – Ржавый равнодушно пожал плечами. – Мы с Руселом останемся.

– Ага, – подтвердил Клетчатый. – Сейчас потушим костгик и сгазу за вами.

– Давай я их отведу и вернусь? – Яшка скосил глаза на Фалю. – Мало ли?

Ржавый нетерпеливо мотнул головой:

– Давай не геройствуй! Без тебя не заблудимся.

– Ну смотри… – Яшка недовольно пожал плечами и тут же громко скомандовал: – Народ, всё, уходим!

– Эм-м… мы пошли тогда. – Гнусик с жалким видом махнул рукой, но Ржавый уже отвернулся.

Яшка потеснил Костика, переложил к себе на плечо часть всхлипывающей Верки, и они, спотыкаясь, побрели вперед. Мы потянулись следом.

– Скатертью дорога, – прошипел Зенит нам в спину.

Мы с Гнусиком шли последними, сразу за Маечкой и ее дылдами. Они о чём-то переговаривались вздрагивающими от ходьбы (или от страха) голосами, а мы просто молчали. Не знаю почему, но я чувствовал себя ужасным предателем. Хоть Ржавый и гад, но эти трое – еще хуже. И это неправильно, что мы вот так ушли, а он остался. Мы же вроде как мафия – хоть и не друзья, но связаны священными узами клана детдомовцев.

– Ну с ним же Русел! Вдвоем справятся. – Гнусик своим жалким лепетом только подтвердил, что мы все – подлые трусы и гады.

– С кем справятся? – спросил я затравленным голосом.

– С к-к-костром, – Гнусик начал заикаться.

– Ты иди, – сказал я вдруг. – А мне надо вернуться.

– Что? – Гнусик вцепился мне в руку. – Зачем это?

– Я «Кузнечика» забыл! – нашелся я, не так чтобы уж очень удачно.

– Кузнечика? – оскорбился Гнусик. – Что ты мелешь? Яшка!

Но я уже вырвался и зашагал обратно. Ветки решительно хрустели у меня под ногами, заглушая вопли Гнусика и чьи-то слабые окрики. Я подумал, что не мешало бы проститься с Маечкой. Мало ли куда я там иду? Но не возвращаться же теперь обратно? Тем более что мы так и не помирились.

Ну ничего, сейчас я заберу Ржавого, и мы все вместе вернемся в лагерь. Может, я еще и куртку ей свою дам, погреться.

Я зашагал быстрее и вдруг зацепился за ветку. Еле-еле удержался! Приказал себе двигаться мягко и бесшумно, как пантера, и сделал несколько грациозных шагов. Но потом вдруг некстати вспомнил про Захарушку и так рванул через заросли, что за пару секунд долетел до поляны.

«Надо было идти со всеми!» – такой была моя первая мысль. Были, конечно, и другие, еще более позорные, пока я стоял там, как столб, без дыхания. Но эта мысль была самой громкой и повторяющейся.

Надо… было… идти… со всеми! – между паузами я вдруг снова задышал – будто из-под воды вынырнул. И хотел заорать – вдруг наши услышат. Но вместо крика у меня получится какой-то сморщенный писк.

Я проглотил слюну и крикнул еще раз: «Пожар!» Нас так в школе учили – кричать «пожар» в случае крайней опасности.

Но Фаля с дружками никакой опасности не чувствовали и продолжали бить Ржавого ногами.

Он валялся перед ними на земле – безжизненный, как переваренная макаронина.

«Почему? – В панике я ничего не соображал. – Почему он не отбивается?»

– Потому что ты опять опоздал! – решила помочь Фёкла. – С тобой всегда так!

– Неправда! – Я согнулся, как от удара. – Ты всё врешь.

– Они его, видно, сразу прикончили, чтобы не мучился, – вздохнула она с сожалением.

«Значит, точно прикончили, – думал я расплывчато. – Она же никогда не врет».

Клетчатый бегал вокруг них, по-девчоночьи заламывая руки.

– Эй, пагни, что же вы твогите, а? – выкрикивал он, картавя и захлебываясь.

Штык внезапно, будто послушавшись, оттолкнул Зенита:

– Харэ, а?

На меня навалилось какое-то отупение.

«Теперь уже всё!»

Но этот урод вдруг завалился на Ржавого и стал молотить по нему руками.

Дых! Дых! – лопались, как шары, удары. Получай!

– Что ты стоишь как погорелец? – шепнула мне Фёкла. – Беги давай, прячься. Они же сейчас и тебя укокошат.

– Не укокошат! – сказал я уверенно. – Я не дамся.

– Ты видел, что они с Ржавым сделали? – Она уже не на шутку запаниковала. – Они же убийцы!

– Не видел, – сказал я. – Хватит с меня мертвецов.

– Так посмотри! – велела она строго, и я посмотрел. И вдруг увидел, как он дергает рукой.

– Живой! – заорал я и бросился к ним.

– Ого! – Фаля мерзко разулыбался. – Гляньте-ка, кто вернулся!

– Еще один говнюк! – хохотнул Зенит.

Я тут же стал в боксерскую стойку, на случай, если он попрет на меня. Но он снова принялся за Ржавого:

– Получай, гаденыш!

– Не трогайте его! – выкрикнул я. – Сейчас наши придут. Я позвал уже!

Фаля посмотрел на меня снисходительно:

– Шел бы ты отсюда, а, бздень? – Он начал крутить кистью, мерзко похрустывая костяшками. – Пока не поздно, сечешь?

Во рту у меня всё высохло, но я кое-как выдавил:

– Я всё расскажу. Вам всем хана будет.

– Сейчас тебе хана будет! – просиял Фаля. – Считаю до трех.

Раз! – он крутнулся к Ржавому и со всей силы пнул его ногой в бок.

Два! – Еще удар.

Что-то толкнуло меня, сначала вперед, а потом вниз – лицом в землю. Я упал на карачки и уперся руками во что-то острое.

«Камни, которыми мы недавно обкладывали костер!»

Я схватил первый попавшийся булыжник. Я просто должен был успеть первым. Пока Фаля не сказал свое «три».

Но даже если он и сказал, оно всё равно стерлось в воздухе, перебитое моим ударом.

Вжих! – я бездумно наблюдал за полетом булыжника.

Бах! – он со свистом врезался Фале в спину. Тот испуганно взвизгнул и тут же обмяк, с хрипом растекаясь по Ржавому.

– Ах ты гадина! – заверещал Зенит, заваливаясь рядом с Фалей на колени. – Ты моего брата убил!

– Ну, засранец! – Бледный Штык, шатаясь, пошел в мою сторону. – Мы тебя сейчас похороним.

– Сева, беги! – Клетчатый неожиданно сорвался с места и побежал Штыку наперерез. – Беги!

Штык отшвырнул его одним ударом. Вроде костлявый, а оказывается, вон какой… жилистый.

– А-а-а-а! – Я с разлету протаранил его головой. Думал, будет больно, а сам вообще ничего не почувствовал. Просто отлетел, как мячик, – таким он оказался непробиваемым.

– Убью! – заревел Штык и, схватив меня за горло, повалил на землю. Я даже запаниковал немного, когда он стал меня душить. Поэтому и вмазал ему коленом – туда, куда уважающему себя воину бить никогда не следует. Ну а что еще было делать, когда у меня уже искры в глазах стали лопаться?

Штык, поскуливая, свалился набок. А я, наоборот, вскочил, придавив ему руку бедром. И еще пнул ногой как следует. Пусть лежачих и не бьют, но за то, что они сделали с Ржавым…

Я вдруг увидел его, живого! Он ковылял ко мне, еле-еле, держась одной рукой за живот, а второй вцепившись в зенитовский шарф.