Анна Зенькова - С горячим приветом от Фёклы [litres]

Я тоже рванул к нему со всех ног:

– Ты целый?

Рыжий смотрел то на меня, то на шарф. Потом, словно уколовшись, отшвырнул его в сторону. Вид у него был как у настоящего сумасшедшего.

– Бежим! – шепнул он мне разбитыми губами. И мы побежали.

Честно, я так и не понял, как он бежал. Я и то бежал кое-как и еще всё время оглядывался, вдруг Ржавый где упадет или отстанет – он же весь в ранах. Но рыжий бежал наравне. И даже несколько раз помог мне подняться, когда я спотыкался и падал. Мы бежали, кажется, целую вечность, и, даже когда остановились, мне всё казалось, что мои ноги бегут и уже никогда не остановятся от всего этого ужаса.

– Всё, привал! – Ржавый упал на землю как подстреленный.

Я сел рядом и, обхватив ноги руками, придавил их телом, пока они не перестали дергаться. Рыжий тяжело дышал.

– Ты как, нормально? – спросил я осторожно.

– Я хорошо! – отозвался он бодрым голосом.

– Что, совсем плохо?

– Да нормально всё. – Ржавый со стоном сел, касаясь своим плечом моего. – Помяли бока, подумаешь.

Я придвинулся ближе, чтобы ему было сидеть удобнее, и почувствовал, как он вжимается мне в бок. Его потряхивало – видно, от боли.

– И что будем делать? – спросил я шепотом.

– Что-нибудь придумаем, – ответил он сквозь зубы. – Посидим немного и в лагерь пойдем.

– В лагерь нам никак нельзя, – решительно сказал я. – Нас там сразу накроют. Не они, так милиция.

– Что? – Ржавый снова застонал. – При чём здесь милиция?

– Ни при чём. – Голос у меня дрожал так, будто мне за шиворот ведро ледышек высыпали. – Сам знаешь.

– Ну… – Ржавый очумело покрутил головой. – Если кто и виноват во всём, так точно не мы. Они первые начали!

– Я не хотел, честно. – Мысль о том, что я убил Фалю, сдавливала мне горло. – Я просто думал, как тебе помочь… А потом…

– Спасибо, – выпалил Ржавый.

Я нервно хихикнул:

– За то, что Фалю угробил?

– Да при чём здесь… – Его глаза блестели в темноте, как бусины. – За меня спасибо!

– А Фаля… – Я крепко сжал зубы, чтобы челюсть так не дрожала. – Он…

– Да живой он! – отмахнулся Ржавый. – Я сам видел.

– Правда? – Мне так захотелось ему поверить, что я весь обмяк от усердия. – Тогда пожалуйста!

И тут же развеселился:

– Видел, как я Штыка долбанул?

– Ну! – восхищенно хохотнул Ржавый. – Тебе бы в корриде участвовать, вместо быка. Сразу знаменитым станешь!

– В Испанию поеду, – размечтался я. – Там тепло.

– И апельсины цветут в марте, – подхватил Ржавый.

Я хотел спросить, откуда ему знать, когда там цветут апельсины, но решил не нарушать перемирие. Ржавый тоже притих. Только дышал с остановками.

– Ты зачем остался? – спросил я вдруг. – Жить надоело?

– А что, надо было сбежать? – Он презрительно фыркнул. – Я не трус.

– Может, и не трус. Но больной – точно. Они бы тебя в два счета прикончили.

Ржавый наклонил голову между коленями и задышал, как Верка тогда, – словно его сейчас вырвет:

– Но не прикончили же!

– А могли бы! И тогда всё – прощай жизнь.

– Ты меня еще поучи! – проскрипел он. – Я за эту жизнь шесть лет дрался. До крови, а то и похуже.

– Так не надо было драться! – упрямо твердил я. – Надо было просто уйти.

– Да? – Он сердито вскинул голову. – Чтобы завтра весь лагерь на меня пальцем показывал? И все говорили, какой я слабак?

– Неужели нельзя по-другому? – продолжал увещевать я, как это обычно делала Фёкла. – Мы же цивилизованные люди!

– Здесь нельзя. – Он отчаянно мотнул головой. – Здесь либо ты, либо тебя. Ты что, еще не понял?

– Понял, – сказал я и сразу поправился: – Но не слишком.

– То-то я смотрю, ты всё веселишься, – съехидничал Ржавый. – Ну ничего, поживешь с мое – поймешь.

Меня это пророчество сразу возмутило:

– Я здесь оставаться не планирую! Тем более на шесть лет.

– Да? – Ржавый злорадно хмыкнул. – А что же ты тогда планируешь?

Я сказал уверенно:

– Не знаю! Но что-нибудь придумаю! – И вдруг сам понял, до чего заврался. Я ведь даже о сегодняшнем дне не мог думать, не то что о будущем. Все мои планы умерли еще тогда, с Фёклой. И потом уже здесь, в интернате. Я, видно, тогда тоже умер, хоть и остался живым. Но только снаружи! А внутри – разве это человек? Так, курица замороженная. И даже если меня разморозить, всё равно таким, как был, я уже никогда не стану. И мечты те – они уже тоже не вернутся.

У меня даже в носу закололо – так мне их жалко стало. Особенно ту, про велик. Но и про ферму тоже. Страусиную! Мы с Фёклой туда сто лет собирались. А еще на море. Но это, правда, уже давно – еще в первом классе было. Я же их всю жизнь собирал – мечты эти. Прятал в секретном месте. В копчике! Они там всё время ворочались – не передать как. Щекотно очень! А теперь что? Теперь у меня даже копчика нет – я его вообще не чувствую. Только спину, а дальше всё – пропасть.

– Вот то-то же! – Ржавый самодовольно кивнул. – А говоришь, у тебя планы!

– А у тебя будто есть! – огрызнулся я.

Он вдруг загадочно притих:

– Может, и есть!

– Расскажешь? – спросил я без всякой надежды, а сам подумал: «Да прямо-таки!»

Но Ржавый неожиданно согласился:

– Расскажу, но позже. А сейчас пошли.

Видно, ему здорово по мозгам настучали, раз он таким разговорчивым сделался.

– Давай. – Я встал и протянул ему руку, помогая подняться.

Он кивнул вместо «спасибо», и мы пошли.

– Ты веди, – сказал я, осторожно ступая. – А то я в этих дебрях ни черта не разбираюсь.

– Да какие тут дебри? Так, лесок! – Он уверенно зашагал вперед. – Главное, на этих уродов не нарваться.

– Думаешь, они где-то рядом? – испугался я.

– Не думаю. Я их знаю! – ответил он без особой радости.

– Давно? – Рот у меня никак не закрывался. – Всех троих?

Ржавый остановился и стал крутить головой, словно раздумывая, куда идти дальше. Поколебавшись, он махнул рукой влево:

– Туда!

И мы зашагали быстрее.

– Я когда первый год в лагерь приехал – мы с Фалей сразу подружились. – Голос у рыжего сбивался от быстрой ходьбы. – И с Захаркой тоже!

– С Захарушкой? – удивился я. – Он же дурачок был?

– Наоборот, славный. – Голос у Ржавого подобрел. – Безобидный совсем. Эдика в то лето на работу взяли, физруком. Он странный был, но кто после детдома нормальный? А еще с Захарушкой такое…

– Да уж! – посочувствовал я.

– Да нормальный он был! Говорю тебе! – Ржавый запальчиво пнул подвернувшийся обрубок дерева. – Его просто трогать не надо было. Особенно сумочку.

– Сумочку? – прыснул я.

– У него сумочка была, такая… – Рыжий изобразил в темноте что-то круглое. – Эдик ему сказал, что она мамина, вот он и прилип к ней намертво. Даже спал с ней.

Я тут же вообразил Захарушку с сумочкой под мышкой.

– А потом?

– А потом всё. – Голос Ржавого опять стал шершавым. – Он исчез. Конец истории.