Полли Хо-Йен - Мальчик в башне [litres]

Я бегу.

Слышу мамин голос. Ади, Ади, Ади.

Я взлетаю по лестнице, стягиваю с лица маску и бросаю рюкзак, чтобы было легче бежать.

Мы так быстро несемся навстречу друг другу, что при столкновении едва не падаем. Обнимаемся секунду и снова бежим.

Мама хватает меня за руку и не выпускает. Она сильнее и тянет меня за собой. На мгновение я вспоминаю, как боялся, что это мне придется тащить ее из башни, и ускоряюсь.

Мы бежим, бежим, бежим. Вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Нет времени спрашивать, где Дори, Оби и Бен, сбегал ли кто-нибудь за Голубем, будем ли мы в порядке. Мама тянет меня наверх, туда, где шумит вертолет.

Дверь на крышу уже открыта. Вертолет грохочет так сильно, что у меня сотрясается голова. По нам бьет дождь, я едва могу открыть глаза.

Вдруг мама перестает меня тянуть и выпускает мою руку. Она замирает прямо у дверного проема, будто кто-то нажал на паузу и она не может двигаться дальше.

– Мам! – кричу я, но меня вряд ли слышно. – Мама!

Ее лицо обвисло, словно восковое, глаза потускнели.

– Пожалуйста, мам, – говорю я. – Пойдем.

Я беру ее за руку и крепко сжимаю. Сначала ее пальцы безжизненны, но потом я чувствую, как мама сжимает мою руку в ответ. Я поднимаю взгляд. Она смотрит на вертолет, сощурив глаза. Вместе, плечом к плечу, мы перешагиваем через порог. На улице ветер дует нам в лицо, заставляя зажмуриться.

Вертолет повис в воздухе рядом с домом. Чтобы забраться в него, нужно переступить через небольшой зазор между ним и крышей. Внутри сидят Оби, Дори и Бен, улыбаются и протягивают нам руки.

Я иду первым. На одно головокружительное мгновение я бросаю взгляд вниз. Вниз, вниз, вниз. Земля так далеко. Вижу серебристо-синий блеск блюхеров, пробравшихся в башню, – и я внутри. Дори меня обнимает. Я оглядываю кабину, пытаясь найти Голубя.

– Где Голубь? – кричу я, но за грохотом вертолета меня никто не слышит. – Где Голубь? – кричу я снова. – Где Голубь?

Только Оби замечает, что я пытаюсь что-то сказать. Он наклоняется поближе, и я кричу ему прямо в ухо. Его лицо принимает обеспокоенное выражение, но на меня он не смотрит. Мама забирается внутрь, а Оби просто встает и спрыгивает обратно на крышу. Теперь все что-то кричат, но слов разобрать невозможно. Никто, кроме меня, не знает, куда пошел Оби. Он убегает в открытую дверь и не оборачивается.

Я пытаюсь бежать за ним. Это я должен был идти. Но мама с Дори держат меня крепко. Мне остается только кричать, чтобы Оби вернулся.

Но меня не слышно. За грохотом вертолета ничего не слышно.

Помните, я говорил, что, когда надо мной взрывался блюхер, время словно остановилось? Я думал тогда, что это самое долгое мгновение в моей жизни. Беру свои слова назад. Самым долгим было ожидание Оби.

Я не знаю, сколько времени ему потребуется. Пять минут или час – все кажется вечностью.

Помню, в школе я узнал, что в году 365 дней, в одном дне двадцать четыре часа, в одном часе шестьдесят минут, а в одной минуте шестьдесят секунд. Сейчас каждая секунда похожа на час, каждая минута – день.

Я не могу отвести взгляд от двери. Я всей душой желаю, чтобы оттуда наконец вышел Оби. Несмотря на это, проем пуст. Все молчат. Только грохочет вертолет и стучат наши сердца.

А потом случается вещь, от которой мне становится плохо от живота до головы и кончиков пальцев. Крыша движется. Раздается низкий, кошмарный стон. Башня разваливается.

Как раз в то мгновение, когда крыша начинает крениться, в дверном проеме появляется Оби, прижимая к груди маленький серый комок. Голубя.

Пилот вертолета пытается удержать нас на одном уровне с разваливающейся крышей, но зазор между нами и башней теперь гораздо больше. Оби бежит. Быстро. Он швыряет нам Голубя, и тот мягко приземляется в кабину.

Потом прыгает сам Оби. Он отталкивается от крыши, и она уходит вниз. Здание падает. Вертолет дергается в сторону, а Оби летит. Летит в пространстве между нами и падающей башней.

Я вижу его лицо. Он не боится и не паникует. Он спокоен. И счастлив, наверно. Счастлив. Я знаю, что это странно, но мне так показалось.

Он бы наверняка упал. Рухнул бы вниз, как тельца голубей, которые выкидывали мы с Дори. Или медленно полетел бы к земле, как перышко.

Легко и свободно кружась в воздухе.

Но Оби не падает.

Вертолет дергается вниз, и Оби врезается в длинные полозья у него под брюхом, похожие на ноги, и умудряется зацепиться за них рукой. Мама и Бен тянутся вниз и втягивают его в кабину, прямо в наши объятья.

Вертолет поднимается в небо, под нами рушится башня, а мы прижимаем Оби к себе. И крепко держим друг друга.

В начале дороги есть такая точка, с которой можно разглядеть синюю полоску моря над крышами домов. Ее не видно в туман или в дождь, но в остальные дни мы с Гаей всегда останавливаемся ее посмотреть.

Сегодня она там есть. В смысле, она всегда есть, но сегодня ее видно. Она блестит в лучах солнца.

Весь оставшийся путь мы с Гайей идем рядом. Она рассказывает о школе, а я по большей части молчу. Иногда мне нравится просто послушать ее голос.

Мы идем домой коротким путем, мимо парочки магазинов и вдоль шумных улиц. На тротуарах так много людей, что иногда приходится идти друг за другом, но если есть место, мы всегда встаем плечом к плечу. Гайя не замолкает ни на минуту.

Когда мы только переехали сюда, я не мог ходить этой дорогой, потому что люди узнавали меня и пытались со мной заговорить. Иногда это были хорошие люди, которые хотели просто пожать мне руку, а иногда они мне не нравились. Тогда Гайя нашла длинный путь до школы, где людей было меньше.

После нашего спасения мы стали немного знамениты. Многие хотели взять у нас интервью, но Оби сказал как-то раз, что лучше б он остался в башне, чем показался журналистам, и после этого нам расхотелось с ними общаться.

Оби был прав, когда говорил, что кто-то еще может подумать про использование соли для борьбы с блюхерами. Это поняли вскоре после того, как все уехали из города, так что, несмотря на все страхи о загрязнении, блюхеры не смогли выбраться из Лондона.

Это был единственный город, который они разрушили. Из тех, кто остался, не выжил никто, кроме нас.

Голубь в порядке. Хотя у нас теперь живет собачка по имени Олли, которой он не особо рад. Мама гуляет с ней каждое утро и вечер.

Мы не говорим о том времени, когда мама не выходила на улицу, но мне кажется, такого больше не будет.