Тодд Хазак-Лоуи - Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте
- Название:Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательский дом «Самокат»
- Год:2020
- Город:М.
- ISBN:9785001670322
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Тодд Хазак-Лоуи - Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте краткое содержание
Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Но толку-то ждать. Банка уже снова у меня в руках. На этот раз я выбрал сардинку с краю. На вид она чуточку жирнее соседок, и это, наверное, нечестно по отношению к Мариэтте, да ведь она не узнает. Я попытался есть вторую сардинку маленькими кусочками, но это сложно делать без тарелки и даже без ломтика хлеба, который я мог бы под нее подложить, — зря не спросил маму, не припасла ли она булочку. И вот уже и эта рыбка исчезла.
Куда поставить банку? Нельзя оставлять такие сокровища просто так, на виду. Хоть эти женщины и милые, банка растворится в воздухе через десять секунд. Мама все еще болтает с тетей Луизой. Я мог бы подойти к ним, но, может быть, мама не хочет, чтобы тетя увидела банку. А я ни за что не поставлю ее тут и не пойду к маме и тете без банки. Так что я сижу и жду. Мама скоро вернется. Тетя Луиза, правда, добрая, но иногда щиплет меня за щеки, а я это терпеть не могу.
Лучше бы мама поторопилась, пока Франта не озверел.
Эти сардинки такие вкусные даже на вид. Клянусь, сейчас они выглядят еще аппетитнее, чем когда я вскрыл банку. Словно, съев эти две сардинки, только тут и вспомнил, как я их люблю. Вот если бы Мариэтта их ненавидела, как горчицу…
Смотри-ка, у одной хвост немного кривой. Кончик почти отваливается. Иногда такое случается, я видел. Иногда сардинки в банке не одинаковые — хотя чаще всего одинаковые, конечно. Я могу сказать, что хвоста не было с самого начала. Мариэтта поверит. А мама отошла раньше, чем я открыл банку до конца. Во всяком случае, так мне запомнилось.
Нельзя этого делать. Ни в коем случае нельзя.
Но хвост почти оторвался.
Как же я голоден! Даже после обеда и двух сардинок.
Это из-за того, что Франта сказал. Когда мы вернулись в свою комнату после игры, он сказал: «Нешарим! Как бы я хотел, чтобы у нас был гигантский торт на всех. Огромный шоколадный торт и надпись «Чемпионы» серебряной, нет, золотой глазурью». И мы все прикрыли глаза и притворились, будто едим торт. И с той минуты я только и мечтал о чем-то вкусном — отпраздновать победу.
Что ж я ее не праздновал, пока ел первые две сардинки?
Нет, это будет нечестно, я не должен. Ни в коем случае.
Ни за что, ни за что, ни за что.
Из женского корпуса я выходил по задней лестнице, потому что Феликс говорил, он где-то видел там вчера мяч. И потому что надеялся избежать встречи с Мариэттой, пока еще чувствовал во рту вкус того отломанного хвоста, хвоста, который по праву принадлежал ей. Ведь она действительно любит сардинки еще больше, чем я.
Спустившись по лестнице, я заметил вдали, в темном проходе, две фигуры. Они стояли обнявшись, один из них (или одна) гладил другого по спине, руки двигались вверх-вниз. Пока я соображал, идти ли дальше или остаться на месте, фигуры отделились друг от друга и парень вышел во двор. Подросток или юноша, отсюда не видно. Наверное, ровесник Франты или помоложе. Высокий, с широкими плечами. Он остановился шагах в десяти от двери и повернулся. Мгновение спустя вторая фигура последовала за ним, взяла его за руку. Перед тем как они поцеловались, я успел разглядеть лицо девушки, но, по правде говоря, мне это не требовалось: я и так узнал бы Мариэтту, даже издалека.
23 сентября 1943 года
— Миша, — позвала мама, — подержи, пожалуйста, стул. У него одна ножка короткая, боюсь упасть.
— Мне пора идти, — заспорил я. — До премьеры всего час, мне же надо пообедать.
— Твоей опере задник нужен или как?
— Ладно, — сказал я и ухватил стул за спинку.
— Сам посмотри, — предложила мама, осторожно ступая на стул. — У дома нет трубы. Как это может быть дом без трубы?
Забавно слышать такое от мамы. И непривычно видеть ее с кистью в руке. Не припомню, чтобы она рисовала или раскрашивала вместе со мной в Праге, не говоря уж о каких-то художественных затеях. Но тут все по-другому.
Мама даже говорила мне, что ее начальник, голландец Йо Спир — а он настоящий художник, — хвалил ее: у мамы получаются лучшие во всей мастерской мягкие игрушки. Она шьет плюшевых мишек. «Как бы я хотела оставить одного для тебя. Они очаровательны», — сказала мне мама несколько недель назад. Ясно, она пыталась сказать мне что-то ласковое, поэтому я даже не стал напоминать, что давно вырос из таких игрушек. Зато я говорил о ее работе кое-кому из ребят, и те не поверили — не поверили, что нацисты заказывают нам шить для них плюшевых мишек, не поверили, что у мамы они здорово получаются.
— Мама! — заговорил я. Меня вдруг поразила одна мысль.
— Да, дорогой?
— Почему нам не приходится скрывать оперу, как мы скрываем Программу? И не только оперу, но и все остальное — спектакли, музыку и так далее. Тут что-то не сходится.
Мама посмотрела на меня сверху, со стула.
— Не знаю, Миша. Я многого не понимаю в их распоряжениях. Зачем они вообще делают все это?
Мне показалось, мама что-то недоговаривает, но переспрашивать не хотелось. Во всяком случае, не сейчас.
— Так ты готов? — спросила она.
— Ну да, — сказал я. — Я-то готов.
Мама не уточняла, что означает моя оговорка, она и так поняла. Репетиции у нас шли как нельзя лучше, но три недели назад в один день случилось два больших транспорта. Впервые за больше чем полгода разом исчезло пять тысяч человек, в том числе десять ребят из состава спектакля и несколько нешарим. На неделю репетиции прервались, я даже слышал, как взрослые обсуждали, не отменить ли вовсе постановку. И все-таки мы продолжили, хотя найти замену тем, кого увезли, и так быстро разучить с ними роли было нелегко. И с тех пор все пошло по-другому — не знаю, как объяснить. Не идет из головы, что в любой момент могут снова отправить транспорт. И меня в том числе. Даже когда я занимаюсь чем-то приятным, скажем в карты играю, я на минуту забудусь, а потом снова все вспомню. И так по многу раз на день, каждый день.
Мама слезла со стула, отступила на несколько шагов, подняла голову, обозревая свою работу.
— Ну, что скажешь?
— Мне нравится, — ответил я, и не из вежливости: задник и правда выглядел великолепно. Как настоящий город, с деревьями и домами, был даже аккуратный круглый знак с надписью «Школа».
— Знаешь, — сказала мама, — на ваш спектакль совершенно невозможно достать билеты.
— Неужели?
— Да-да, — сказала она. — Даже на джаз-банд, даже на бетховенский концерт в прошлом месяце было легче попасть!
Я сообразил, что мама собирается заново мне обо всем этом рассказывать, поэтому пообещал, что мы увидимся после спектакля, спрыгнул со сцены и побежал обедать.
— Помните! — напутствовал нас господин Фройденфельд. — Петь надо громче и медленнее, чем вам кажется правильным. Громче и медленнее! — Он приподнял брови (он зачем-то часто их приподнимал вот так, домиком). — И как вам акустика здесь, в Магдебургском корпусе? — задал он вопрос, и мы, все сорок человек, дружно ответили:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: