Михаил Сухачёв - Там, за чертой блокады [litres]

Первый электрический столб и первая лампочка появились в детдоме. Нелли Ивановна хотя и не верила в успех, тем не менее вывела всех, даже маленьких детей, к «священному» столбу, как на демонстрацию. Когда Прок повернул выключатель, все радостно захлопали в ладоши и закричали: «Ура!»

– На здании Ленэнерго в Ленинграде во весь фасад светилось выражение Ленина: «Коммунизм – это Советская власть плюс электрификация всей страны», – вспомнила Нелли Ивановна.

– Ну, значит, у вас в детском доме теперь коммунизм, – с иронией заметил Прок.

– Нет, Ленин говорил об электрификации всей страны.

Каждый вечер Виктор с Проком запускали движок. Теперь Виктор знал, как надо крутить маховик, чтобы избежать удара по рукам, и каждый раз с волнением включал рубильник, давая свет всей деревне.

«Электрификация» существенно повлияла на культурный досуг деревенской молодежи.

На вечерки, проводимые каждое воскресенье в одном из домов, керосин для лампы собирали всем миром, кто сколько может. Поэтому заканчивались они каждый раз в разное время, иногда и за полночь. Теперь все знали, что «лампочки Прока» зажигаются в девять и гаснут в одиннадцать.

Виктору и Валерке давно хотелось посмотреть, что такое вечерка, тем более что местные девчонки, учившиеся с ними в одном классе, по понедельникам судачили о них не только на переменах, но и на уроках как о значительном событии.

О вечерках знали и в детдоме, оправдывая их как единственное развлечение деревенских подростков. Кино здесь никто никогда не видел. Но разговоры воспитательниц тем не менее всегда заканчивались выводом, что детдомовским ребятам там делать нечего.

Теперь, когда свет выключался в одиннадцать, можно было сходить на вечерку, не опасаясь выговора за нарушение режима. Тем более что из-за хозяйственных нужд Виктору с Валеркой частенько приходилось ложиться спать намного позже остальных ребят.

После ужина Стогов и Спичкин вышли на единственную в деревне улицу и, глядя, как молодежь тянется к дому Грошевых, поняли, что вечерка будет там.

В маленьком коридорчике от обуви некуда было ступить. Правда, разобраться в принадлежности ее определенным хозяевам было несложно. Ботинки связывались шнурками, пимы [18] Пи́мы – сибирское название валенок. и сапоги вставлялись голенищами один в другой.

Витька с Валеркой нашли местечко для своих валенок. Размотав портянки, остались в одинаковых носках ядовито-синего цвета. Робко и незаметно они протиснулись в горницу и остановились возле двери. В комнате было душно от тяжелого запаха пота и табачного дыма.

В углу на лавке, опоясывавшей все стены комнаты, сидел гармонист, наигрывающий простенькие мелодии, под которые внутри круга две-три пары отплясывали что-то вроде чечетки. Нередко частушки сопровождались непристойными вкраплениями и взвизгиваниями девчат. Были и ребята, человек пять-шесть, ровесники или чуть старше Стогова и Спичкина. Были и женщины значительно старше ребят.

Устав, девчата в изнеможении плюхались на лавку, для разнообразия берясь за семечки.

Вскоре пляска сменилась незамысловатой заунывной песней одной из женщин, которую тотчас поддержали еще два-три голоса:

Гармонист, не делая паузы, с завершением последней строчки последнего куплета перешел снова к плясовым ритмам.

К Витьке подскочила одна из девчонок. В виде приглашения на танец она лихо отбила перед ним чечетку, схватила его за руку и потянула в круг. Это было неожиданно. Он шел, немного упираясь, но все-таки оказался внутри круга. Петь частушки он не умел, тем более плясать чечетку. Стукнув ногами пару раз по полу, скорее всего невпопад, он устремился обратно к стене. Но настырная девчонка последовала за ним и тем же способом пригласила Валерку.

Виктор удивился, с какой легкостью его друг оказался в круге. Он от неожиданности замер, когда увидел, как Спичкин стал выкидывать замысловатые коленца рядом со своей партнершей. А та обрадованно схватила его за плечи и стала кружить в центре круга под веселые возгласы остальных девчат.

– Ну, ты даешь! – удивленно заметил Стогов, когда, сделав перерыв, Валерка оказался рядом.

– А что! Ты помнишь, в Ленинграде я ходил в Дом культуры железнодорожников в танцевальный кружок.

Валерка сделал еще несколько выходов с той же партнершей, после чего друзья отправились домой.

Едва они сошли со ступенек, как кто-то сильно дернул Валерку за плечо.

– Еще раз подойдешь к Дашке, ноги переломаю! – пригрозил парень и ударил Валерку в лицо.

Это произошло совершенно неожиданно, но Виктор среагировал молниеносно. От его удара с парня слетела шапка. Зажав руками окровавленный нос, он, гнусавя, стал громко ругаться.

– Не попадайся нам, а то еще получишь! – предупредил Стогов.

Опомнившись, Валерка хотел заехать парню в ухо. Но Виктор остановил:

– Хватит с него, пойдем!

Утром Валерка обнаружил огромный синяк у себя под глазом. Вместе они начали сочинять историю о том, как Валерка упал с крыльца.

– Надо сделать так, чтобы Эльза не узнала о нашей «вечерке». Издеваться будет до конца жизни, – предупредил Виктор.

Тревога о том, что старшие ребята пропускают школьные занятия, не давала покоя Нелли Ивановне. Сколько раз она давала себе зарок, что это – ее последнее поручение, а дальше у мальчишек будет только школа!.. Ничего не получалось…

И как только она не пыталась наладить им учебу! Переносила неотложные хозяйственные дела на вечер, просила учителей заниматься с ними во второй половине дня…

Новый придуманный ею способ удивил всех. Директор обязала воспитательниц выбрать себе предмет по желанию, освежить по нему знания и каждую свободную минуту использовать для занятий с шестиклассниками. Себе она взяла русский язык и литературу, Веронике Петровне предложила историю, Александре Гавриловне досталась математика. Но сеять «разумное, доброе, вечное» просто было некогда.

Пока завозили дрова, кончилось сено под крышей хлева. Стога находились не ближе десяти километров от деревни. В день больше одной ходки за светлое время суток не получалось.

Трудно было совместить школу и хозяйство. Надо было выбирать, что важнее. И нужды более чем сотни детишек безошибочно подсказывали, чем придется пожертвовать.

Временами ленинградцам казалось, что они уже приспособились к сибирскому климату и нравам местных жителей, что новый быт вошел в определенное русло, что можно несколько расслабиться, помечтать, даже заглянуть в будущее, поглубже спрятав в памяти картины голода, холода, бомбежек… Однако жизнь не позволяла успокаиваться надолго и нередко преподносила сюрпризы.