Михаил Сухачёв - Там, за чертой блокады [litres]

Во всяком случае, ярко выраженная «талия» скрипки делала его произведение похожим на настоящую. Обвязывая веревкой только что приклеенную, распаренную в горячей воде обечайку [30] Обеча́йка – боковая часть корпуса скрипки. из фанеры, он мысленно представлял себя играющим перед классом на инструменте, сделанном, что очень важно, своими руками. Иногда фантазия уносила его так далеко, на такие недостижимые высоты в виде концертных и театральных подмостков, что начинала кружиться голова.

…В этот день тетя Даша пришла раньше обычного и застала Виктора за отделочной работой. Мусора особого не было, но тем не менее Виктор стушевался.

– Чтой-то это у тебя, Витя?

– Тетя Даша, это я так, для себя, – взволнованно заговорил Виктор, – ну, что-то вроде скрипки хочу сделать. Я сейчас мусор уберу.

– Да бог с ним, с мусором! Делай-делай. Это лучше, чем курить и болтаться по поселку, как наши оболтусы. У меня сегодня ввечеру гости соберутся. Фролу, ты знаешь его, шестьдесят стукнуло. Не хочешь с нами посидеть?

– Не, я пойду к другу, задачу по математике задали трудную, вот мы и разберем ее, – сочинил байку Виктор.

Виктор вернулся, когда гости уже ушли. Тетя Даша убирала посуду.

– Знаешь, Витя, скрипку твою Фрол сломал, старый мерин. Вылез из-за стола, хотел на гармонии сыграть и сел на твой стул. А на нем под рубахой лежала твоя скрипочка… Он и раздавил ее. Глянь, небось починить нельзя будет…

Виктор поднял со стула свое драгоценное детище, превратившееся в большой блин. Слезы брызнули сами собой…

Весна сорок пятого несла не только избавление от опостылевших холода и снега, но и радость от побед Красной армии, уже освобождающей страны Европы. Вести с фронтов стали значительно быстрее достигать сибирской глубинки. И вместе с тем все тяжелее становилось сотрудникам детдома переносить затянувшуюся ссылку в Сибирь.

Неопределенность рождала десятки домыслов, один мрачнее другого. Все чаще стали говорить о неправедной «руке» сибирских властей, пытающихся удержать здесь уже сформировавшийся детский дом. Словно в подтверждение этому в марте приезжало районное начальство с планом строительства новой большой школы для возвращающихся фронтовиков, не успевших получить среднее образование. Осмотрев детский дом, чиновники пообещали установить электронасос в колодец для подачи воды в кухню и рукомойники. Раньше это бы обрадовало, но не сейчас. Накал страстей возрастал. От советов, что делать и как, Нелли Ивановна не знала, куда деваться. Все недобрым словом поминали Пожарова с его обещанием ускорить возвращение детдома. «Наскипидаренная», Нелли Ивановна поехала в район.

Едва переступив порог дома, где жил Стогов, она задала мучивший ее вопрос:

– Виктор, я знаю, что ты переписываешься с Эльзой. Она что-нибудь пишет о действиях отца?

Стогов, еще не пришедший в себя от внезапного появления директора, молча достал два своих возвращенных письма со штампами: «Адресат выбыл».

– Всё! – гневно заявила она. – Надо самим взяться за ниточку и раскручивать клубок. Пойдем к Овчинниковой домой!

Галина Андреевна очень удивилась внезапному визиту, принимая гостей в домашнем халате. Она вопросительно смотрела то на директора, то на Виктора. С недоумением смотрела на гостей и Нина.

– Я очень извиняюсь, – начала Нелли Ивановна, – но если я не проясню обстановку, у меня на корабле начнется бунт. Все сотрудницы ни о чем больше думать и говорить не хотят, кроме как о возвращении домой, в Ленинград. Есть предположения, что возвращению противодействуют район и область – словом, местные власти. Мне кажется, сложившиеся между нами добрые отношения позволяют надеяться на откровенность с вашей стороны…

– Безусловно, – перебила Овчинникова. – Прошу вас, раздевайтесь и проходите… За чаем все обсудим. Вопрос-то не простой. Насколько я поняла, он связан с доверием к вам со стороны персонала. Так?

Нелли Ивановна согласно кивнула и в то же время подумала, что женщина, стоящая перед ней, либо очень опытный психолог, умеющий мешок проблем, принесенных тобой, уговорить унести обратно, либо очень порядочный человек, что в наше время встречается не так уж часто.

– Нина, сделай нам чай! – обратилась к дочери Галина Андреевна и, повернувшись к Лялиной, продолжила: – Мой помощник вернулся из Новосибирска, привез изумительный чай, полученный из США по ленд-лизу [31] Ленд-лиз – договор с США о снабжении вооружением и продовольствием стран антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне ( англ .). . Давно такого не пила. Чай – моя слабость, могу не позавтракать, но чай – обязательно.

– В блокаду чай не был спасением от голодной смерти, – задумчиво произнесла Нелли Ивановна.

За столом, на правах хозяйки, Галина Андреевна взяла управление разговором в свои руки, переходя от одной темы к другой, пока не увидела, что Лялина оттаяла, успокоилась и утратила наступательный дух. Тут она совершенно неожиданно перешла прямо к делу.

– Поверьте мне, что ни область, ни тем более район не делают попыток удержать вас. Да у нас и прав таких нет. Мы можем помочь остаться отдельным лицам с их согласия. Я думаю, вам надо напомнить о себе Ленгорисполкому, подтвердив необходимость возвращения важными фактами. Я вам обещаю, что запрос ваш, с отметкой райисполкома, будет отправлен экстренной почтой.

Как-то незаметно от деловых вопросов они перешли к личной жизни. Галина Андреевна рассказала, как они с Ниной в августе сорок первого почти из-под носа наступавших немцев бежали из Одессы.

– Муж, будучи секретарем горкома партии, возглавил партизанский отряд. Мы даже не успели попрощаться. Представляете, какова могла быть судьба семьи крупного партийного работника, если бы мы не успели уехать? Три года писала во все инстанции в поисках мужа. В феврале сорок второго из Управления партизанским движением Генерального штаба сообщили, что муж погиб еще в августе сорок первого. Где погиб, как погиб – ничего не известно… Даже без шаблонных фраз: «Ваш муж геройски погиб, защищая Родину». Не знаем, куда поехать поклониться его праху. – Галина Андреевна прижала угол платка к глазам.

Разговаривая между собой, женщины не обратили внимания, что дети давно стоят у стены позади Галины Андреевны. И когда она заплакала, Нина подскочила, обняла ее за плечи.

– Мамочка, не плачь! – всхлипывая, дочь стала целовать мать в голову.

Усиленно вытирала нос и Нелли Ивановна.

Виктор удивленно смотрел на Овчинникову и Нелли Ивановну. Раньше он не представлял себе, что такие женщины, как председатель райисполкома и директор детдома, тоже могут плакать.

Решено было, что сейчас Виктор уедет с Нелли Ивановной домой и, как только письмо-запрос в Ленинград будет готово, немедленно привезет его Овчинниковой.